Книга Симптом страха, страница 29 – Антон Евтушенко

Но та лишь покачала головой.

— Ты не понял меня. Я просто считаю, что человек вправе ознакомиться с любым источником с тем, чтобы составить своё собственное мнение на тот или иной счёт. Написанное даже более свершившийся факт, чем сказанное или сделанное, поскольку он — факт — уже задокументирован автором. Но! Есть принципиальная разница между информацией и её пропагандой. Пропаганда — есть внушение, где инструмент вольная интерпретация. Нет ничего хуже навязывания таких чужих истолкований.

— Почему?

— Почему? — машинально повторила Нэнси и даже немного растерялась от наивности вопроса. — Наверно, потому, что открытый доступ к знаниям — это один из тех моментов, которые помогают человеку становиться человеком, развивать в себе то главное, что отличает нас от животных — умение мыслить и сохранять уроки прошлого. Если «Майн кампф» Гитлера отыщется в историческом отделе, а Библия — в отделе фольклористики, то там им и место, и это правильно. Но если кто-то начнёт выдёргивать цитаты из контекста и преподносить на блюде личных умозрений, да ещё агитировать за них, то катитесь вы горкой, я так думаю. Есть тридцать три причины не скрывать своей точки зрения, и ни одной — зависеть от мнения окружающих.

— Выходит, для тебя нет особой разницы между главной религиозной книгой христиан и изложением гитлеровских национал-социалистических доктрин?

— Ого, ты подытожил! — Ира стрельнула глазами в Глеба. — Взял новенькую в оборот и за её счёт самоутвердаешься? Не канифолил бы ты мозги, Вангог, ни себе, ни людям!

— Послушай, девочка… — начал он сквозь зубы, но Ленка спешно прервала явно оскорбительную реплику.

— Спокойно камрады, слушайте сюда. — Она обратилась к Глебу на дистанции — как бы через всех. — Ругаться мы не будем! И Нэнси в обиду я не дам.

— Спасибо, но я могу за себя постоять, — сказала Нэнси. — И я могу ответить Глебу. Скажем так: для меня нет разницы в запрете как христианских догматов, так и гитлеровских. С точки зрения ограничения свободы слова — это одинаковая дьявольщинка, за любыми запретами стоит один и тот же «дьявол»! И я не уверена, что этот «дьявол» расплачивается битыми черепками. Может, это мы расплачиваемся «черепками» — надеждами на прогресс, на развитие человечества, а нормальным людям это всё, оказывается, не нужно, и эволюция идёт в сторону большого «человейника» с получающей все блага «царицей» в серединке и с тупыми, но лишёнными необходимости думать «рабочими особями». И тогда как раз самые тоталитарные режимы окажутся самыми продвинутыми.

В комнате повисла тишина, и Нэнси воспользовалась ею: додумала, договорила мысль до конца.

— Очень не хотелось бы так думать. Я, наивная, ещё верю, что человечеству нужно совсем другое, но я не беру на себя право решать, где бог, а где дьявол, и где золотые горы, а где черепки. Во всяком случае, за всех. Но если то, во что я верю — «черепки», то лучше я обойдусь ими, чем подачками сулящих золотые горы.

— Это любопытно, — сказал Глеб. В его фразе не чувствовалось, что он удовлетворён таким ответом, но больше он не спрашивал, остальные тоже молчали.

— Как сказал уже упомянутый сегодня Алистер Кроули, — сказал наконец Стёпа и хлопнул в ладоши с тем, чтобы сбить неловкую паузу, — каждый человек одинок навсегда. Однако, если вы окружены более-менее приличной компанией, вы можете забыть про этот ужасающий факт на достаточно долгий период, чтобы дать вашему мозгу оправиться от острых симптомов заболевания — то есть от размышлений.

— Порховник, гад, у меня вычитал! — возликовала Ленка, указывая на тетрадку.

— Да, сгодилось чтиво, — кивнул он. — Мысль умную нашёл, правда, чужую.

— Я до своих пока не доросла, — с деланным сожалением согласилась Ленка, — довольствуйся цитатами!

— Так что, — подытожил Глеб, — пьём за компанию, которая не помогает избавиться от симптоматики заболевания, но с которой всё равно не стрёмно. За новую спинозу! — он приподнял банку, весело подмигивая Нэнси.

— Нет, уж увольте! — опешила она. — Я бы хотела сохранить свой статус-кво. К тому же, если я правильно понимаю, сегодня есть ещё один более веский повод поднять бокалы.

— Ах! — заломила Ленка руки. — Ну, конечно! Запудрили мозги высокими материями, а мы вообще-то, человек вот правильно подсказывает, собрались совсем по другому поводу. Я так-то работу нашла! И кстати, не я одна!

— А кто ещё? — оживилась Ира, выискивая глазами потенциальные кадры. — Неужели Иванголов начал таксовать? И не боится — без лицензии?

— Между прочим, — мучительно поморщился Глеб, — именно благодаря тебе, я уже превратился в бомбилу обыкновенного. Каждое воскресенье туда-обратно кататься в Сестрорецк, дорогого стоит.

— Что поделать, если моего «джимника» так куролесит от общества твоего «марка», что он готов вовсе не выкатываться из гаража.

— Они же земляки, оба джапанезы! — заметил Бомба и заржал на миноре — как это только у него получалось: грустно реготать.

— Вангог, не будь занудой и признайся: тебе нравится катать меня.

— Вопрос, нравится ли это Бомбе?

— Бомба спокоен, — сказал Стёпа и затих, вбирая шишковатый череп в плечи, словно стараясь оградиться от ответа, — пока дама его сердца в поле зрения высококлассного рулилы.

— Что за вегетарианское время нынче, — картинно всхлипнул Глеб. — Как часто доброту мы путаем с терпимостью!

— Ой, заткнитесь оба! — полюбовно пресекла Ленка джентльменствующих выпендрёжников, которой на правах фронтвумен вечеринки частенько выпадала роль уравнятеля острых углов. — Я про Нэнси.

— Да? — удивился Глеб. — На твоей улице тоже опрокинуло грузовик с пряниками?

— Так это были п-пряники! — покачал головой Буба, демонстративно растирая запястья. — Тяжёлые!

— Обошлись без пряников, — скислилась Нэнси, не желая вспоминать, а уж тем более рассказывать о своём визите к Саве. — Только битые черепки.

— Что за работа? — допытывался Глеб. — Задело по касательной Ленкиными приворотами?

— Я поражаюсь: откуда? — вспыхнула Ленка. — Кто растрепался?

— Сама и растрепала, — пожал плечами Иванголов. — Уже все в курсе! У меня даже в ежедневнике помечено карандашом: Милашевич ждёт растущую фазу Луны. Кажется в таких делах без неё никак.

— Ланно-ланно, — легко сдалась она, знающая за собой такой грешок: она давно прослыла в их компании болтушкой, так что версия Глеба вполне подходила под описание «взятой из жизни». Она обвела присутствующих загадочным взглядом и выдала: — Я так подозреваю, что моя ворожба здесь ни при чём. Солнцы, вы будете смеяться, но! С появлением в квартире новой постоялицы у меня зацвела сансевиерия, а это, что бы вы знали, способствует новым начинаниям и удаче в их исполнениях.

Гости загомонили. Каждый пытался что-то состроумничать по такому поводу. Кто-то предлагал запускать Нэнси в порядке эксперимента в их квартиры поочерёдно до достижения ощутимого результата, кто-то требовал благословения на воплощение вселенских замыслов, а кто-то и вовсе призывал немедленно схороводиться и выпить за центр притяжения удачи.