Книга Новое сердце, страница 19 – Джоди Пиколт

– Я хочу, – потребовал Кэллоуэй.

Должно быть, он только что видел пролетевшее мимо сокровище, поскольку его камера находилась между Шэем и Джои.

– Я тоже, – заявил Крэш.

Шэй подождал, когда Джои возьмет жвачку, а затем осторожно подтянул леску ближе, чтобы ее смог достать Кэллоуэй.

– Здесь много.

– Сколько у тебя штук? – спросил Крэш.

– Всего одна.

Так вот, вы видели пластинку жвачки. Наверное, можно поделиться ею с другом. Но разделить одну пластинку между семью мужчинами?

Удочка Шэя метнулась влево, мимо моей камеры по пути к Крэшу.

– Возьми немного и передай дальше, – сказал Шэй.

– Может, я хочу все целиком.

– Может быть.

– Блин, забираю все! – заявил Крэш.

– Если тебе это нужно, – откликнулся Шэй.

Я встал, пошатываясь, и потом присел, увидев, как удочка Шэя добралась до камеры Поджи.

– Возьми немного, – предложил Шэй.

– Но Крэш забрал всю пластинку…

– Бери же.

Я услышал, как разворачивается бумага и Поджи мычит со ртом, набитым размягченной жвачкой:

– Я не пробовал жвачки с две тысячи первого.

Теперь я почувствовал ее запах. Розовая, сладкая. У меня потекли слюнки.

– Бог мой! – выдохнул Тексас, после чего все, кроме меня, продолжали молча жевать.

Леска Шэя с грузом ударилась о мои ступни.

– Попробуй, – настаивал он.

Я потянулся к кульку на конце лески. Поскольку то же самое уже проделали шестеро человек, я ожидал увидеть какие-то жалкие остатки, но, к моему удивлению, пластинка «Базуки» оказалась нетронутой. Я разломил жвачку пополам и положил кусочек в рот. Остальное завернул и потянул за леску Шэя, потом смотрел, как она понеслась обратно в его камеру.

Поначалу я с трудом это выносил – сладкий вкус раздражал болячки у меня во рту, как и острые края пластинки, пока она не размягчилась. Ну хоть плачь – так мне хотелось того, что принесет одно мучение, – я это знал. Я поднял руку, собираясь выплюнуть жвачку, когда случилось что-то невероятное: полость рта и горло перестали болеть, словно в жвачке было обезболивающее, словно я больше не был болен СПИДом, а стал обыкновенным человеком, купившим это лакомство на бензоколонке после заправки бака машины, готовый ехать далеко-далеко. Мои челюсти ритмично двигались. Я сел на пол камеры и, продолжая жевать, заплакал – не потому, что было больно, а потому что – не было.

Мы молчали так долго, что надзиратель Уитакер пришел посмотреть, чем мы заняты. И обнаружил он то, чего никак не ожидал увидеть. Семерых мужчин, впавших в детство, которого у них не было. Семерых мужчин, выдувающих яркие, как луна, пузыри из жвачки.

Впервые почти за полгода я всю ночь проспал крепким сном. Проснулся отдохнувшим и спокойным, безо всяких спазмов в животе, которые обычно мучили меня с утра часа по два. Я подошел к раковине, выжал пасту на колючую зубную щетку, какие нам выдавали, и бросил взгляд на волнистый металлический лист, служивший зеркалом.

Что-то изменилось.

Болячки от саркомы Капоши, уже год покрывающие мои щеки и вызывающие воспаление век, исчезли. Кожа была чистой, как вода в ручье.

Чтобы лучше рассмотреть лицо, я подался вперед. Открыв рот, потянул себя за нижнюю губу, тщетно выискивая волдыри и язвы, мешающие принимать пищу.

– Люций, – услышал я голос из вентиляционной решетки у себя над головой, – доброе утро.

Я поднял взгляд:

– Да, Шэй. Господи, оно и впрямь доброе!

В конечном счете мне не пришлось просить о медицинской консультации. Офицер Уитакер, потрясенный улучшением моего внешнего вида, сам вызвал Алму. Меня отвели в помещение, где встречается адвокат с клиентом, и Алма взяла у меня кровь на анализ. Час спустя она вернулась в мою камеру сообщить то, что я уже знал.

– У тебя лимфоциты в норме, – сказала Алма, – и вирусная нагрузка не определяется.

– Это хорошо?

– Это нормально. Такой анализ бывает у человека, не больного СПИДом. – Она покачала головой. – Похоже, твоя лекарственная терапия здорово подействовала…

– Алма… – позвал я, взглянул на Уитакера, стоявшего у нее за спиной, и быстро сдвинул простыню с матраса, открывая свой тайник с таблетками. – Несколько месяцев я не принимал лекарства.

Я высыпал медсестре в ладонь горсть таблеток. У женщины порозовели щеки.

– Но это невозможно.

– Это маловероятно, – поправил я. – Возможно все.

Она засунула таблетки в карман:

– Не сомневаюсь, этому есть медицинское объяснение…

– Это Шэй.

– Заключенный Борн?

– Это сделал он, – сказал я, хорошо понимая, насколько дико это звучит, но отчаянно пытаясь ей это внушить. – Я видел, как он оживил мертвую птичку. Как взял одну пластинку жвачки и сделал так, что хватило нам всем. В первый же вечер его пребывания здесь он превратил водопроводную воду в вино…

– Ладно-ладно. Офицер Уитакер, полагаю, нужна консультация психолога для…

– Я не свихнулся, Алма, я… ну, вылечился. – Я взял ее за руку. – Разве ты никогда не видела своими глазами то, что считала невозможным?

Она бросила взгляд на Кэллоуэя Риса, который уже целую неделю подчинялся ее лечебным процедурам.

– Он и это сделал тоже, – прошептал я. – Я-то знаю.

Алма вышла от меня и остановилась перед камерой Шэя, который в наушниках смотрел телевизор.

– Борн! – рявкнул Уитакер. – Наручники.

Он заковал запястья Шэя и открыл дверь его камеры. Алма встала перед Борном, скрестив на груди руки.

– Что тебе известно о состоянии здоровья заключенного Дефрена? – (Шэй не отвечал.) – Заключенный Борн?

– Он не может подолгу спать, – тихо произнес Шэй. – Ему больно жевать.

– У него СПИД. Но этим утром неожиданно все изменилось, – сказала Алма. – И почему-то заключенный Дефрен считает, что ты имеешь к этому какое-то отношение.

– Я ничего не делал.

Алма повернулась к надзирателю:

– Вы видели что-то из этого?

– В водопроводе первого яруса были обнаружены следы алкоголя, – признался Уитакер. – Мы искали протечку, но не нашли ничего убедительного. Да, и я видел, как все они жевали жвачку. Мы дотошно обыскали камеру Борна, но так и не нашли контрабанды.

– Я ничего такого не делал, – повторил Борн. – Это все они. – Вдруг он с оживленным видом сделал шаг к Алме. – Вы пришли за моим сердцем?

– Что?

– Мое сердце. Я хочу пожертвовать его после смерти.