
Онлайн книга «Тайна булгаковского «Мастера…»»
Убедительно прошу об этом…» Булгаков прощался. Со всеми родственниками. И с рукописями, очень для него «важными». В связи с планировавшимся отъездом за рубеж возникал вопрос, брать ли с собой на чужбину жену? Михаил Афанасьевич колебался, не зная, что предпринять. Поэтому в письмах родным просто сообщал о том, что Татьяна Николаевна пока ещё с ним: «Тася со мной. Она служит на выходах в 1‑м Советском Владикавк[азском] театре, учится балету… P.S. Посылаю кой‑какие вырезки и программы… Если уеду и не увидимся — на намять обо мне». Сестре Вере Булгаков написал немного подробнее о том, что успел за это время создать: «… творчество моё разделяется резко на две части: подлинное и вымученное. Лучшей моей пьесой подлинного жанра я считаю 3‑х актиую комедию‑буфф салонного тина „Вероломный панаша“ („Глиняные женихи“). И как раз она не идёт, да и не пойдёт, несмотря на то, что комиссия, слушавшая её, хохотала в продолжение всех трёх актов… Эх, хотя бы увидеться нам когда‑нибудь всем. Я прочёл бы вам что‑нибудь смешное. Мечтаю повидать своих. Помните, как иногда мы хохотали в № 13?» Но какие бы планы ни строились, все они могли в одночасье рухнуть, узнай власти о медицинском образовании Булгакова. Его тотчас мобилизовали бы в Красную армию. Вот почему в письме (от 26 апреля) он в очередной раз просит сестру Надежду не вести никаких «.лекарских» разговоров… «… которые я и сам не веду с тех пор, как окончил естественный и занимаюсь журналистикой». 8 мая владикавказская газета «Коммунист» сообщила читателям, что булгаковскую пьесу «Парижские коммунары» собираются ставить в Москве. Да, такие планы существовали. Но от автора потребовали переделок. Булгаков ничего исправлять не пожелал, и по его просьбе сестра Надежда забрала пьесу. Тем временем подотдел искусств, в котором служил Михаил Афанасьевич, расформировали. Театр, где работала его жена, закрыли. И тотчас… «… грозный призрак голода постучался в мою скромную квартиру, полученную мною по ордеру». Пришлось срочно сочинять пьесу‑агитку «Сыновья муллы», прославляющую новые большевистские порядки. Писалась она в соавторстве со знатоком местных обычаев, владикавказцем Т. Пейдзулаевым. В «Записках на манжетах» Булгаков назвал его «помощником присяжного поверенного, из туземцев». «В туземном подотделе пьеса произвела фурор. Её немедленно купили за 200 тысяч. И через две недели она шла. В тумане тысячного дыхания сверкали кинжалы, газыри и глаза. Чеченцы, кабардинцы, ингуши, после того как в третьем акте геройские наездники ворвались и схватили пристава и стражников, кричали: — Ва! Подлец! Так ему и надо!» И наиболее темпераментные из зрителей палили в потолок из пистолетов. Впоследствии Булгаков всячески открещивался от этой своей пьесы, а в рассказе «Богема» даже написал: «… если когда‑нибудь будет конкурс на самую бессмысленную и наглую пьесу, наша получит первую премию…» Ещё более уничтожающая характеристика «Сыновьям муллы» дана в повести «Записки на манжетах»: «В смысле бездарности — это было нечто совершенно особенное, потрясающее. Что‑то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества… Вы, беллетристы, драматурги в Париже, в Берлине, попробуйте! Попробуйте, потехи ради, написать что‑нибудь хуже! Будьте вы так способны, как Куприн, Бунин или Горький, вам это не удастся. Рекорд побил я! В коллективном творчестве. Писали же втроём: я, помощник поверенного и голодуха. В 21‑м году, в его начале…» И всё же, какой бы эта пьеса ни была, за неё Булгаков получил деньги («Записки на манжетах»): «— Сто тысяч… У меня сто тысяч!.. Я их заработал!.. … Бежать! Бежать! На 100 тысяч можно выехать отсюда. Вперёд. К морю. Через море и море, и Францию — сушу — в Париж!» Но много ли это — сто тысяч? Деньги таяли катастрофически быстро. В рассказе «Богема» Булгаков признавался: «Семь тысяч я съел в 2 дня, а на остальные 93 решил уехать из Владикавказа». Ехать было решено в Тифлис («Богема»): «Почему именно в Тифлис? Убейте, теперь не понимаю. Хотя припоминаю: говорили, что: 1) В Тифлисе открыты все магазины. 2) — “ — есть вино. 3) — “ — очень жарко и дёшевы фрукты. 4) — “ — много газет, и т. д. и т. д.». Этому‑то «множеству газет» Булгаков и намеревался предложить свои фельетоны. А пьесами планировал заинтересовать театры солнечной Грузии. Заработав таким образом необходимую сумму, он и собирался через Батум отбыть в Турцию. Однако большой уверенности в том, что планы эти осуществятся, у него не было. И в конце мая он отправил сестре Надежде письмо, полное неопределённостей: «… сегодня я уезжаю в Тифлис‑Батум. Тася пока остаётся во Владикавказе… В случае отсутствия известий от меня больше полугода, начиная с момента получения тобой этого письма, брось рукописи мои в печку… В случае появления в Москве Таси, не откажи ей в родственном приёме на первое время по устройству её дел». Операция «Батум» Столица Грузии очень быстро разочаровала Булгакова. В «Записках на манжетах» он воскликнет: «Что это за проклятый город Тифлис!» Причина недовольства заключалась в том, что на берегах Куры ни его пьесы, ни фельетоны никого не заинтересовали. Это выяснилось почти сразу, как он приехал в Тифлис. Пришлось написать родственникам письмо, которое Михаил Афанасьевич, видимо, считал прощальным: «2‑го июня 1921 года Тифлис, Дворцовая № 6, Номера „Пале‑Рояль“ (№ 15) Дорогие Костя и Надя, вызываю к себе Тасю из Владикавказа] и с ней уезжаю в Батум, как только она приедет и как только будет возможность. Может быть, окажусь в Крыму… Целую всех. Не удивляйтесь моим скитаниям, ничего не сделаешь. Никак нельзя иначе. Ну и судьба! Ну и судьба!». В середине июня Татьяна Николаевна прибыла в Тифлис. Деньги, полученные за «Сыновей муллы», к тому времени уже кончились. Пришлось расстаться с последними своими сокровищами («Жизнеописание Михаила Булгакова»): «Мы продали обручальные кольца — сначала он своё, потом я. Кольца были необычные, очень хорошие, он заказывал их в своё время у Маршака — это была лучшая ювелирная лавка. Они были не дутые, а литые, и на внутренней стороне моего кольца было выгравировано: „Михаил Булгаков“ и дата — видимо свадьбы, а на его — „Татьяна Булгакова“. |