Книга Ривердейл. Прочь из города, страница 41 – Микол Остоу

БЕТТИ

Дорогой дневник, девушка в финале – это кто, я?

Исходя из истории Черного Шлема – да, точно. Прозвище мне очень подходит. Я была рядом с убийцей, постоянно находилась с ним в контакте, в том числе когда он вынашивал планы уничтожить меня и планомерно устранял людей, занимающих важное место в моей жизни, в моем мире. Тех, кто был мне дорог. В конце концов оказалось, что Черный Шлем был одним из моих самых близких, из тех, на кого я и подумать не могла.

Сюжет, достойный самого ужасного фильма ужасов.

В кармане зазвонил телефон, пронзая меня волнами вибрации. Я слышала, как Джагхед описывает «правила» фильма ужасов. От этого по коже поползли мурашки. Его шутливый список казался слишком похож на истину.

Если я достану телефон из кармана, увижу ли в журнале звонки с неизвестных номеров? Или это что-нибудь «невинное» – сообщения от сестры или матери, умоляющих меня вернуться домой и сходить на чашку чая с дружественным лидером местной секты?

Я и впрямь Девушка в финале. Окончательная. Иначе как объяснить все странные события, которые регулярно случаются в моей жизни?

Мне и не хочется, чтобы все шло как полагается – наоборот, я становлюсь самой собой, когда мы с Джагом распутываем очередное дело, – но почему все время речь идет буквально о жизни и смерти? Неужели нельзя разгадывать менее смертоносные тайны?

Все дело во мне. Так и должно быть. Я – это общий знаменатель. Поэтому я каким-то образом вызываю тьму, а та всегда меня находит, вторгается в мою жизнь и в мой круг. Я для нее как магнит.

– Земля вызывает Бетти… – услышала я словно из-под воды или издалека. Это был Арчи, меня звал его голос, но не было ни сил, ни энергии отозваться.

Меня вернул к реальности удар грома – такой мощный, что на столе подскочили тарелки.

Мы завопили. Мигнул свет. Когда он зажегся – мягкий и приглушенный, но все же разгоняющий ночную тьму, – я ощутила, как щеки вспыхнули. Кажется, остальные чувствовали себя точно так же глупо.

– Это было… для усиления эффекта, – сказал Джагхед. – Гроза. Именно то, чего не хватало здесь, в глуши, чтобы надежно зацементировать клише. Мы переходим от «Хижины в лесу» к «Туману». Не зря фильмы Карпентера считаются классикой.

– Ну хорошо, если не притягивать за уши прочие чахлые обоснования или божественное вмешательство, – смотря чему мы хотим приписать нашу внезапную «темную бурную ночь», – сказала Вероника и отпила глоток вина. Я заметила, очень маленький. Другой рукой она потянулась к крохотной чашечке эспрессо. Видимо, не могла решить, в каком настроении ей следует быть. И я ее хорошо понимаю. – Что нам известно? На чем мы остановились, прежде чем нырнуть в эту кроличью нору?

– У меня есть… кое-что, – неуверенно произнес Арчи. Мы все посмотрели на него. Он достал из кармана сложенный листок.

– Записка? От кого? – спросила я.

По шее поползли мурашки. Явно не тот, от кого хотелось бы получать вести. Мне вспомнились кошмарные записки, больше похожие на просьбы о выкупе, которые я получала от Черного Шлема.

От моего отца.

Арчи пожал плечами, покраснел.

– Не знаю. Уж всяко не… не от друга.

Он развернул ее, прочитал: «Я знаю, что ты сделал». Крупными буквами. От руки, но почерк мне незнаком. Я протянула руку, и он неохотно передал мне записку.

– Ого, – сказал Джагхед гораздо тише обычного. – Это уже совсем другой фильм. «Я знаю, что вы делали прошлым летом». – Он замялся. – Продолжение было так себе.

– Что это за… – Я запнулась, всмотревшись в записку. Жесткие линии, мятая бумага. Рваные края. В кармане защекотало, как будто телефон снова зазвонил. Достала его – молчит. Горло стиснул комок. – Ребята, что происходит?

– Записка лежала у меня под подушкой, – сказал Арчи. – Понятия не имею, кто ее положил. И других намеков нет. Может, это как-то связано с птицами?

Мне вспомнилась, как минимум, еще одна странность. Этот чертов рингтон «Леденец», когда я была в ванной. Я достала телефон, еще раз пролистала журнал.

Пусто. Нет пропущенных звонков с неизвестных номеров.

Что это? Улика? Или на меня действуют таблетки? Или я вообще сошла с ума?

Я не могла рассказать об этом остальным.

К счастью, и не пришлось. Первой заговорила Вероника.

– Эта странность не единственная, – мрачно произнесла она. – Когда я спустилась в подвал, то проверила камеры наблюдения. Помните, я собиралась сделать это сразу, как пришли? До того… – Ее передернуло. – До того, как мы получили подарочек от каких-то городских сумасшедших.

– Эту картинку трудно забыть, – подытожил за нас всех Джагхед.

Вероника перевела дух.

– Так вот, я вошла в комнату охраны, где стоят все мониторы от видеокамер. Думала, что, может быть, где-то сохранилась позабытая запись или еще что-нибудь с ночи… с той ночи. – Она вздохнула. – Разумеется, ничего не осталось. Папа не так беспечен, чтобы оставлять говорящие улики. Но я обнаружила кое-что другое.

– Что? – спросила я, хоть и не была уверена, хочу ли это знать.

– Одна из камер была выключена.

– Дай-ка угадаю. Та самая, что была направлена на главный вход. – Джагхед скрестил руки на груди.

– Та самая, которая подсказала бы, кто оставил тех птиц, – прошептала я. Теперь от фантомной энергии вибрировала не только нога, но и все тело.

– Кто-то это сделал, – изрек очевидную истину Арчи. – Кто-то отключил камеру, чтобы бросить птиц, как послание для нас. Может быть… вероятно… тот самый человек, кто оставил записку.

– То есть за нами кто-то следит. Без сомнения. – Я отпила газировки. Она была тепловатая и слишком сладкая, но я все-таки проглотила.

– Да, ситуация стала критичнее процентов на сорок, – сказала Вероника. – А она и до этого была опасной. Что дальше, ребята?

Словно в ответ, опять громыхнул гром, и на этот раз люстра над головой качнулась. Мы снова завопили, уже ничего не стесняясь.

На этот раз было по-настоящему страшно.

Джагхед схватил меня за руку.

Люстра опять качнулась, грозя свалиться. Дверь на веранду распахнулась, громко хлопнув. Снаружи в комнату хлынули потоки дождя.

– Надо закрыть, – сказала Вероника, стараясь перекричать рев дождя и ветра, бушующих вокруг нас.

И в этот миг отрубилось электричество.

Свет мигнул и погас, я завопила во весь голос, ничего не сознавая, думая только об одном: спастись! И видимо, в этом я была не одинока.