Книга Сюзанна и Александр, страница 61 – Роксана Гедеон

– Гариб, где хозяин? – шепотом спросила я, наклоняясь.

– Его нет в доме, госпожа.

– Нет в доме? В такой час?

– Хозяин в беседке. Там, где заканчивается правая липовая аллея.

Я пошла туда, куда мне было сказано. Сентябрьская ночь была прохладна. Свет луны заливал двор, на небе мерцали мириады звезд. Как дымчато-голубые кварцы… От их сияния ночь казалась совсем светлой, а на небе хорошо угадывался Млечный Путь. Липы уже начали ронять листья, аллея была вся усыпана ими. «Ах, – подумала я, – такая ночь создана вовсе не для того, чтобы вести неприятные разговоры».

Липы затеняли беседку, но я сразу догадалась, что Александр там, и помог мне в этом его голос. Я услышала довольно фривольную песенку, которую он напевал. Голос у него был хриплый и какой-то уж слишком развязный. Ничего подобного я еще не слышала.

Я уехал на время, и вскоре

Вы, Розетта, пленились другим.

Но не стал предаваться я горю,

И теперь я другою любим.

Я вошла в беседку, но он никак на это не отреагировал. Он словно не заметил меня. Глаза его были полузакрыты. Рубашка на нем была разорвана едва ли не до пояса, я видела, как поблескивает на его груди крестик. В довольно развязной позе развалившись на скамейке, он монотонно напевал что-то о Розетте и ее любовнике. Рядом с ним стояли две пустые бутылки; я поняла, что он пил вино. Третья, початая бутылка стояла на столе.

– Вы пьяны, – сказала я резко.

Он посмотрел на меня, но ничего не ответил. Его рука потянулась к бутылке, и он сделал еще несколько глотков.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросила я сухо.

– Я? Я, можно сказать, оплакиваю свою участь.

– Вы пьянствуете. Вы что, все это выпили?

– Это вас удивляет? Я, может быть, просто проверяю, какое вино… в моих фамильных погребах.

– Я никогда раньше не видела вас пьяным.

– Полноте! Оставьте свои выговоры. Сейчас не до них.

Задетая этим пренебрежительным тоном, я произнесла:

– Мне кажется, сударь, вы могли бы говорить более уважительно.

Он долго смотрел на меня. Потом пробормотал:

– Наше время, сударыня, ни к кому не проявляет уважения. Я тоже оскорблен. И что же? Я смирился.

– Кто вас оскорбил? Уж не я ли?

– Вы? О нет!

Он рассмеялся. Потом сел более прямо и, обхватив голову руками, взъерошил себе волосы.

– Вы женщина, вам легче. Над вами не висит этот дамоклов меч, вы можете не бояться, что в один прекрасный день вас назовут предателем.

– У меня много других забот, – произнесла я в гневе. – Которые, возможно, более важны, чем ваши.

Не обращая на меня ни малейшего внимания, он пропел:

Я изменницы знать не желаю.

Мнится, пыл в моем сердце угас.

Что ж, посмотрим, пастушка младая,

Кто раскается первым из нас.

Прервав себя так же резко, как перед тем меня, он снова взялся за бутылку. Я уже понимала, что никакого серьезного разговора не получится. Но все происходящее казалось мне чрезвычайно возмутительным. Я каким угодно видела Александра, только не таким.

Он поднял голову.

– Знаете, я ведь никогда не пил. Но слышал от других, что это помогает. Облегчает, так сказать, душу. И, представьте себе, они были правы. Я выпил и уже совсем иначе смотрю на вещи.

– О чем вы говорите?

– Я говорю, мадам, что то, что меня поначалу оскорбило, сейчас кажется мне вполне приемлемым. Черт возьми, действительно! Если мы загнаны в угол, почему бы не использовать все средства, даже самые гнусные?

Для человека, выпившего две бутылки вина и заканчивающего третью, он говорил довольно связно. Только я все равно ничего не понимала.

– Что именно вас оскорбило?

– Предложение моих друзей.

– Они сделали вам оскорбительное предложение?

– Да. И, что всего удивительнее, я согласился. Так что, мадам, – он снова хрипло рассмеялся, – вам придется смириться с тем, что ваш муж станет грабителем.

– Грабителем?

– Да! Грабителем! А как иначе назвать нападение на почтовый дилижанс, которое мы завтра совершим вместе с доблестным графом де Буагарди?

Глаза у меня расширились, лицо побелело.

– Что вы говорите? Вы не в себе, Александр!

– Нет! Я в себе! Очень даже в себе! Я все отлично понимаю. Шуанам нужны деньги. А поскольку Республика, чеканящая их, состоит из узурпаторов, то это будет не ограбление, а конфискация. По крайней мере, так мне объяснил Кадудаль.

Наступило молчание. Я стояла, натянутая как струна. Чувство негодования дошло во мне до такой степени, что я не могла говорить. Да и поверить в то, что слышала, я не могла. Похоже, Кадудаль просто рехнулся. Грабеж – это грабеж, и все эти благородные разглагольствования – только флер, не больше. Я вообще впервые слышала, чтобы дворянина посылали грабить дилижанс, перевозящий деньги. Это было просто недоступно моему пониманию!

– Сударь, – сказала я холодно, – мне остается только надеяться, что у вас хватит здравого смысла не делать ничего подобного. Я говорю даже не о том, что это опасно…

– А о чем же? – язвительно спросил он, и я заметила, что все тело его напряглось.

– А о том, что это неслыханно, бесчестно!

– Черт возьми! Да разве вам не должно быть это безразлично?!

– Мне это не может быть безразлично, потому что ваше бесчестье – это и мое бесчестье.

– Вот как! Теперь мы заговорили о чести! О том, о чем даже понятия не имеем!

Я стала бледная как полотно. Столь жестоких слов я от него не ожидала. Он вскочил, широким шагом приблизился ко мне. Лицо его было искажено яростью, а руки сжимались в кулаки, будто он готов был ударить меня.

– Почему бы вам не порассуждать о том, что вы понимаете? Черт подери, сударыня! Занимайтесь тем, что вас касается. Ступайте на кухню, к детям. И не берите на себя труд судить о моем бесчестье.

– Александр! – взмолилась я. – Да вы просто с ума сошли!

– Судить об этом – тоже не ваша задача. Тысяча чертей! Какого дьявола вы вмешиваетесь? Кто вам позволил осуждать то, в чем вы ничего не смыслите? Уходите отсюда!

Я стояла, словно окаменев. Он раздраженно повторил:

– Уходите! У меня нет желания слушать ваши упреки!

Он говорил, как будто бил по лицу. Я сознавала, конечно, что он пьян и не владеет собой. Но эта грубая выходка превосходила все мыслимое. Только какой-нибудь портовой грузчик мог вести себя так. То, что он переживает из-за возложенной на него постыдной задачи, – еще не причина, чтобы свое бешенство вымещать на мне! И такая обида поднялась у меня внутри, что я не выдержала: я упала на скамейку, закрывая лицо руками, и слезы хлынули у меня из глаз.