Книга А-бомба. От Сталина до Путина. Фрагменты истории в воспоминаниях и документах, страница 80 – Владимир Губарев

Академик А.П. Александров.

Академик Бруно Понтекорво в Дубне.

Академик Н.А. Доллежаль.

Академик И.В. Петрянов-Соколов

Академик А.А. Самарский.

Академик Ю.Б. Харитон

О получении плутония и урана-235 для атомной бомбы в докладе было сказано вполне определенно:

«По представлению Специального комитета в декабре 1945 года СНК СССР принято решение приступить к проектированию и строительству:

Котла „уран – графит“ (завод № 817) мощностью 100 граммов плутония-239 в сутки. Срок пуска – середина 1947 года. Место сооружения – Челябинская область, в малонаселенном районе на берегу озера Кызыл-Таш.

Диффузионного завода (№ 813) мощностью 100 граммов урана-235 в сутки. Срок окончания строительных работ – IV квартал 1946 г. Срок пуска будет определен во II квартале 1946 г. после изготовления и испытания опытных диффузионных установок и выяснения возможных сроков изготовления сложного оборудования для завода…

Большой трудностью осуществления котла „уран – графит“ является производство ультрачистых материалов (1000 тонн графита и 100 тонн металлических стержней урана), техническая сложность извлечения плутония при работе котла и очищения плутония-239 от вредной примеси – плутония-240.

Наибольшей сложностью сооружения завода по диффузионному методу является конструирование и изготовление для него большого числа не изготовлявшегося у нас до сих пор специального оборудования (до 2300 специальных компрессоров и около 8000 квадратных метров специальной мелкопористой сетки с диаметром отверстия менее 2 микронов)…»

И. В. Сталин очень внимательно читал доклад. Очень много его пометок, выделений тех или иных трудностей. Становится понятным, почему его вопросы к ученым были точны и глубоки: Сталин не имел права выглядеть дилетантом, несведущим человеком. Его работа над документами Атомного проекта свидетельствует: он был довольно детально знаком не только с ходом работ по нему, но и с главными трудностями, что вставали перед учеными и конструкторами. Отсюда и его вера в успех дела, и, судя по документам, он не сомневался в конечном результате.

Я пытался выяснить у мудрецов прошлого, что они думают о Ефиме Павловиче Славском. Конечно, я разговаривал только с теми, кто не был его современником, – но если они мудрые, то обязаны были предположить, что именно такой человек появится, чтобы жизнь на Земле сделать совсем иной, ну хотя бы не на всей планете, а на шестой ее части!

У Пифагора я узнал: «В плавании по морю должно повиноваться кормчему, а в жизни – человеку более других рассудительному».

Конечно же, это о Славском…

«Нашего почитания заслуживает тот, кто господствует над умами силою правды, а не те, которые насилием делают рабов…» – пожалуй, Вольтер точно определил главную черту Славского: любил он пошуметь, обматерить мог, но истину ценил выше всего и умел признавать свои ошибки – такое случалось не единожды…

Белинский как деловой критик сразу же призвал писать о Славском, потому что «зрелище жизни великого человека есть всегда прекрасное зрелище: оно возвышает душу, возбуждает деятельность!»

Ну и точку поставил Карл Маркс, чью формулировки всегда резки и точны: «Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым ученым, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком».

Ефим Павлович Славский таким человеком стал.

Он был суперсекретным человеком, и мало кто знал, что у него три Звезды Героя и десять Орденов Ленина!.. Десять!.. Первую высшую награду Родины он получил 25 июля 1942 года, а десятый Орден Ленина – 25 ноября 1983 года, когда ему исполнилось 85 лет. Лишь однажды он надел все свои награды – надо было сделать официальный снимок, – да и сам удивился, сколь их много…

– Неужели вам секретность не мешала? – спросил я его однажды.

– Нет! – как всегда энергично ответил Славский. – Был такой случай, по-моему, в 63-м году. Американская газета напечатала большой материал обо мне под названием «Атомный министр». В общем-то, в нем все было правильно написано. Я пошел к Хрущеву, показал ему статью и сказал: мол, зачем секретить наше министерство, называть его каким-то «средним машиностроением» (что это такое – никто не знает!), может, раз уж они пишут – сказать правду?! Хрущев рассмеялся – нет, говорит, не будем подтверждать, что у них разведка хорошо работает… На том моя борьба с секретностью и закончилась!

…Его освободили от должности министра сразу после Чернобыля, по сути дела, приписав ему вину за эту катастрофу. Он не поехал в ЦК на заседание Политбюро: мол, решайте сами, – он прекрасно знал, что генеральный секретарь Горбачев его недолюбливал. Обидел его однажды Славский, а тот, как известно, такого не забывал никогда… На этот раз обиделся уже сам Ефим Павлович – не дали ему доработать всего несколько месяцев до круглой даты – тридцатилетия на посту министра.

Последние годы он жил одиноко, не знал, что и как делать. Гости приходили часто, он любил вспоминать прошлое, сетовал, что «силищи много, а приложить ее некуда», и чем-то напоминал мне льва, которого на склоне лет заперли в клетке, отняв у него волю и саванну, где он еще мог царствовать долго… Он хотел дожить до своего столетия, но случилась пневмония, она и остановила бег его жизни на 94-м году…

Эпоха поднимала Ефима Павловича Славского на вершину атомной пирамиды, но каждую ступень ее он строил своими руками. Это было восхождение, равного которому история не знает.