Книга Подмастерье. Порученец, страница 40 – Гордон Хафтон

И память о том вопросе до сих пор горит в моей мертвецкой крови.

* * *

— Роботы, — говорил Смерть, когда я вошел в столовую. Он ел, Глад наблюдал. — Таков долгосрочный план Шефа. Еще пара сотен лет — и они завоюют Землю. Все неубитые будут порабощены; все отказавшиеся от рабства будут убиты. Это отчасти стремление Шефа к эффективности: он намерен уменьшить нашу рабочую нагрузку на три четверти. По-моему, дурацкая затея. А! Доброе утро.

Я отозвался на приветствие, уселся и принялся есть.

— Что сегодня происходит? — спросил Глад.

Я заговорил с набитым ртом:

— Не знаю.

— Вам никто никогда не сообщает, что ли?

— До тех пор пока не соберемся выйти, — нет.

— А вы хотите знать?

— А у меня есть выбор?

— Разумеется.

Это неправда. С тех пор как я покинул гроб, выбор у меня был лишь в двух вопросах: каким способом смерти со мной расплатятся в конце недели и во что мне одеться в тот или иной день. Сегодняшняя форма, к примеру, состояла из того же костюма, брюки и ботинки вчерашние, трусы в красную розу, лазурные носки, расшитые пурпурными осьминогами, и кроваво-красная футболка, заявлявшая вранье — «ТРУПЫ ДЕЛАЮТ ЭТО ЛЕЖА».

— Ни у кого никакого настоящего выбора нет, — угрюмо возразил Смерть. — Мы все — чьи-то слуги.

Мы ели каждый свое в задумчивом молчании, покуда не ввалился Дебош; он схватил банан и объявил, что собирается к почтовому ящику.

Смерть небрежно кивнул.

— Будь любезен помыть машину до обеда. Я хочу, чтобы не осталось ни единого собачьего волоса. Не как в прошлый раз.

Дебош шваркнул дверью.

— Так что же сегодня происходит? — повторил Глад.

— Мы собираемся на природу, — ответил Смерть. Повернулся ко мне. — Вообще-то я бы хотел вас сначала представить кое-каким своим друзьям. Они в подчинении у Раздора, но я беру их взаймы, когда Шеф желает чистого, эффективного прекращения. — Он положил свою руку поверх моей. — Штука в том, что нам понадобится ваша помощь в их поисках.

— Что именно мы ищем?

— Громадный бурый мешок с маленькой красной буквой… — Он умолк. — Или маленький красный мешок с громадной бурой цифрой.

— Так который?

Смерть огладил бородку большим и указательным пальцами.

— Представляете — не могу вспомнить.

* * *

Пока я был жив, память постоянно меня обманывала. Я забывал то, что хотел помнить, и помнил то, что желал забыть. Иногда забывал, что должен был что-то запомнить, и осознавал, что позабыл это, когда оказывалось уже слишком поздно. Я никогда не принадлежал к числу блаженно обманывающихся живцов, кто мог забыть что угодно неприятное и помнить все, что им по душе. Мне от этого часто бывало горестно, в особенности когда я думал об Эми.

Пытаясь улучшить память, я прочитал немало о том, как она работает. Узнал, что все, полученное органами чувств, переводится в импульсы нервной энергии. Эти импульсы и маршруты, которые они прокладывают в мозге, можно мгновенно воспроизвести и добиться эффекта краткосрочной памяти. Долгосрочная память работает посредством повторения импульсов и маршрутов с частотой, достаточной, чтобы создать практически вечные анатомические и биохимические каналы, чтобы…

Дальше не помню.

Красная армия

Дверь на Склад была уже открыта, и мы обнаружили Раздора по грудь в куче мелких бурых пакетов. Он громко матерился.

Смерть кашлянул. Раздор раздраженно вскинулся.

— Чего надо?

— Мы пришли протянуть руку помощи.

— Руки мне ни к чему. Глаза — другое дело.

— У нас есть и то и другое.

Неловкая тишина.

— Я ищу мешок, — признался Раздор насупленно.

Комната была набита мешками.

— Какой?

— Большой и красный. Не помню, что на нем написано.

Смерть потер ладонью подбородок и оглядел комнату. Раздор, дуясь, словно чудовищно распухший ребенок, вернулся к поискам.

Склад от пола до потолка заполняли коробки, мешки, ящики и пакеты, приборы, инструменты, приспособления и штуковины, устройства, наборы, детали и запчасти. Все, казалось, подпирает друг дружку: вытяни крошечный пакетик из стопки в одном углу комнаты — в другом углу обвалится; сними куль с вершины кучи — и вся конструкция под ним может непоправимо утратить равновесие. Ни стен, ни ковра не разглядеть под фрагментами каких-то неопределимых предметов; четыре окна, загроможденные скалами и утесами барахла, света почти не давали; дверь, ведшую впрямую в Отдел недугов, перегораживала шаткая стопка картонных коробок, ни одна не подписана. Ничего более захламленного, беспорядочного и озадачивающего я не видал отродясь. Пещера контрабандиста, бесова кузня, избушка ведуна. Чудо, что тут вообще кто-либо что-либо когда-либо находил.

Смерти, к примеру, было трудно.

— Я не могу сдвинуть этот ящик, — сказал он Раздору. — Тебе не попадалось это, как его…

— Что — это? — отозвался Раздор.

— Ну штуковина эта. Помнишь… Рычажная фигня.

— Я не понимаю, что ты пытаешься сказать.

Смерть в отчаянии выпрямился. Оглядел комнату в поисках желанного предмета. Раздор неторопливо покачал головой и уставился на Смерть, будто тот спятил.

— Вот. — Смерть вкопался в гору потрепанных картонных коробок и добыл маленький домкрат, а затем применил его к ящику. Сунул руку под ящик и вытащил оттуда сморщенный бурый мешок.

— Какого, говоришь, цвета он?

— Красного, — сказал Раздор. — Примерно в десять раз больше этого.

— Что в мешке? — спросил я.

— Оборудование, — ответил Раздор. Следом нервно добавил: — Если найдете, не трясите. Их это, мля, бесит.

У большинства хлама не было определительных знаков. Ни лейблов, ни этикеток, ни ярлыков, ни наклеек. Я ограничил зону поиска правой от двери стороной, у стены с фасадным окном. Поначалу старался ничего не задевать, но через полчаса бесплодной возни принялся разгребать эти джунгли.

— Нашли что-нибудь?

Смерть стоял надо мной, выглядел устало. В левой руке держал здоровенную банку собачьего корма. Правую покрывали тавот и грязь. Раздор все еще увлеченно греб в дальнем углу.

Я покачал головой. Он вздохнул и вернулся к горе мешков. Все мешки были серые, пустые и непомеченные.

Мой ум совершил обратный кувырок в прошлое.

Мы с Эми сидим в кафе «Иерихон», глазеем на дождь в окне. Прошло полчаса с тех пор, как я сказал ей, что люблю, там, под бузиной, за девять лет до того, как скажу те же слова Люси — за этим же столиком. Одежда и волосы у нас влажны. Пьем один капучино на двоих.