Онлайн книга «Дожить до весны»
|
– По крайней мере, будем рядом. Многолетний приятель Станислава Павловича по службе в Кировском театре оперы и балета Иван Антонович тоже уезжал и звал Станислава Павловича с собой, но тот отказался: – Нет, я уж лучше со своими, со своим Ленинградом останусь. Грузились «Светлана» и «Электросила», Металлический и завод «Русский дизель», Ижорский… Паковали вещи НИИ, проектные институты, лаборатории, театры, Филармония и Капелла… Это производило гнетущее впечатление, если уезжают и так поспешно, значит, в Ленинграде оставаться опасно? Но одновременно росла вера в то, что город все равно не сдадут! Нет, пока жив хоть один ленинградец, немцы на улицах города не смогут маршировать, как делали это на улицах других европейских городов. – Ленинград не Париж, Вена или Варшава! Мы не пустим гитлеровцев в город! По радио объявили, что теперь нельзя выключать репродукторы, по ним будут объявлять о воздушной тревоге. И что теперь, когда нет передач, будет постоянно передаваться звук метронома – если медленный, значит, все в порядке, а если быстрый, то тревога. Сначала этот стук раздражал, но скоро привыкли. В городе появились беженцы. Станислав Павлович сказал, что это очень плохой признак, люди бегут от войны, значит, она приближается. Их размещали в зданиях эвакуированных учреждений, в школах. Женькину школу заняли под госпиталь. И мамина больница больше не больница, а госпиталь. Госпиталь – значит, есть раненые, ведь госпитали для раненых? Бабушка хмуро сказала: – Готовятся… Как по-разному вели себя люди. Одни с первого дня в очередях простаивали, чтобы их на фронт взяли, другие начинали прятаться, чтобы туда не попасть. Станиславу Павловичу отказали: у него больное легкое, и сердце тоже больное, да и возраст, а с Юркой, который собирался наврать, что ему уже шестнадцать, даже разговаривать не стали, просто не пустили в военкомат. А мама рассказывала, что немало таких, кто вдруг на операцию решил лечь, хотя несрочные операции отменили. Нашлись те, кто уксус пил, чтобы обострение язвы вызвать и на фронт не попасть. Вот мерзавцы! От язвы погибнуть они не боялись, а на фронт боялись. Но таких мало, совсем мало, ленинградцы рвались на фронт, чтобы прогнать врага с родной земли, не допустить приближения к любимому городу. Главная угроза с севера: финны не могут простить поражения в прошлой войне и рвутся к Ленинграду. Ох и погонят же их! Прошел слух, что из Ленинграда эвакуируют самое ценное из музеев. Женя с Юркой бегали смотреть: и правда у Эрмитажа и Русского музея машины, оттуда выносят что-то большое. Юрка сказал, что это верно, ценные картины и скульптуры могут пострадать при артобстреле или воздушном налете. – А разве мы не можем? Юрка посмеялся над ней: – Девчонка, сразу видно! Мы люди, мы можем в убежище уйти, а картины куда денутся? А еще они бегали смотреть, как закрывали или красили купола. Какие эти альпинисты храбрые! Они висели на канатах и красили купола соборов и ничуть не боялись. Женя и без Юркиных объяснений поняла, чтобы вражеские летчики с самолетов не увидели. Вдруг какому-то самолету удастся прорваться к Ленинграду? И снова мама твердила: – Это ненадолго, просто помощь из Москвы еще не подоспела. Товарищ Сталин наверняка отдал приказ о помощи нашему городу! Маргарита Семеновна фыркнула: – Наивная вы, Леночка! Сколько городов сдали и Ленинград сдадут. – О чем вы говорите?! Никто Ленинград фашистам не сдаст! – А я что? – широко раскрыла глаза Маргарита. – Я ничего. Немцы народ культурный и строгий, порядок установят. Вся Европа под ними живет и не жалуется. Обычно молчавшая в кухне Елизавета Тихоновна вдруг подала голос: – Особенно те, кто в концлагерях… Маргарита снова фыркнула: – Это вы про евреев? Своих жалеете? – И внезапно обратилась к маме: – А у вас ведь немецкие корни, да? Вам-то чего бояться? Мама даже побледнела. – Я советская гражданка! Бабушка положила ей руку на плечо: – Спокойней, Леночка. Не обращай внимания. Но мама все же продолжила: – И корни у меня не немецкие. – А… еврейские, значит? Тогда вам точно следует бояться. Когда Маргарита Семеновна ушла, Женя тихонько поинтересовалась у мамы: – Что значит «немецкие корни»? – Анна Вольфовна немка, и все Гольдберги тоже. Женя даже ахнула: – Они с Гитлером?! – Нет, они родились в Петербурге и никогда не бывали в Германии. Как и их родители. Бабушка объяснила еще: – Ты ведь умная девочка и прекрасно понимаешь, что немцы, как и русские и другие народы, бывают разные. Это просто национальность человека, от которой вовсе не зависит, хороший он или плохой. Иногда люди уезжают далеко от своей Родины, живут там, у них рождаются дети, потом внуки и правнуки, которые даже языка своих предков могут не знать. А немцы и фашисты не одно и то же. И вообще все эти разговоры – глупости! Женя впервые видела бабушку раздраженной и не понимала почему. Понять пришлось скоро, потому что в тот же день Колька ехидно поинтересовался: – А ты немка, да? – Никакая я не немка! Я русская, у меня папа русский! – А мама немка. У нее фамилия Гольдберг. – Это фамилия ее первого мужа, вот! – Ага, а почему она тогда не Титова, как вы с папой? – Потому… потому… – Женька даже не сразу вспомнила почему. Какая разница, какая у человека фамилия? – Чтобы была фамилия, как у Тани. – Какой еще Тани? – передразнил противный Колька. – Моей старшей сестры Тани. Она с Гольдбергами живет на Васильевском и тоже Гольдберг. – Все равно немка! Наверное, они бы подрались, но Кольку подхватил за ухо и повел в свою комнату Станислав Павлович. Что уж он там говорил, неизвестно, но Колька вышел и извинился перед Женей, а его родители вечером устроили настоящую атаку на Станислава Павловича. Колькина мама Нинель Петровна кричала визгливым голосом, что не позволит унижать их мальчика, а мужа, который пытался ее успокоить, кричала, обзывала ни на что не годной тряпкой! В общем, тарарам стоял весь вечер. Наверное, Нинель Петровна сделала бы немало гадостей Станиславу Павловичу, но на следующий день они уехали в эвакуацию. Закрывая комнату на целых три замка, Нинель Петровна нарочно громыхала ключами, чтобы все слышали, что дверь надежно заперта. Проводить их не вышел никто, а Станислав Павлович в кухне вдруг подмигнул Женьке и нарочно громко предупредил: |