Книга Удивительные истории о мужчинах, страница 30 – Эдуард Овечкин

Нечаев кивнул.

Кустарник закончился, они очутились на лысой верхушке холма.

Тропа, стекая в низинку, расползалась и терялась среди выгоревшей желтой травы. С минуту, переводя дух, солдаты разглядывали рассыпанные по низинке убогие строения – подсобное хозяйство. Низкий, с горбатой крышей коровник, загон для свиней и деревянный курятник. Поодаль, у пыльных теплиц, скособочился домик хозобслуги. За теплицами тянулся бетонный забор части с линиями ржавой «колючки» поверху.

– Спину жжет, – Черкасов взглянул, морщась, на солнце и накинул китель на плечи.

Пыля сапогами, начали спускаться с холма. Из домика их заметили: скрипнула дверь, на крохотное крылечко вышел дочерна загорелый солдатик.

– Э-э! Чумаход! Гостей встречай! – закричал Черкасов, покрутив в воздухе обеими руками. – Хорош коров ебать!

Солдатик испуганно юркнул обратно.

– Ефрейтор Нечаев! – Черкасов вытянул руку в направлении домика. – Приказываю открыть огонь на поражение! За неуважение к высокой делегации! Расстрелять эту халупу к ебене матери! За Родину, за Сталина! Тра-та-та-та-та! – вытянув указательные пальцы обеих рук и сложив их наподобие автомата, Черкасов побежал вниз, взбивая клубы пыли. Нечаев припустил следом.

На крылечке вновь показался чумазый солдатик, на этот раз с эмалевой кружкой в руках. С опаской протянул ее подбежавшему Черкасову. Заглянув в кружку, тот сделал несколько глотков и, вытирая губы ладонью, передал ее Нечаеву.

Молоко, желтоватое и густое, отдавало горчинкой. Нечаев допил и, возвращая кружку солдатику, поинтересовался:

– Это «утренник» у тебя?

– Не-е… – протянул подсобник. – Вечерней дойки. А може, и «утренник» туды влили. Не я – Остапчук на коровах…

– А ты на чем? – насмешливо спросил Черкасов.

– Я на курах, – охотно пояснил чумаход. – А Гуськов на свинарнике и кобыле. Тока он в столовке ща, на отходах.

– Ха! Я погляжу, ты лучше всех устроился! – подмигнул ему Черкасов. – Смотри сам. Друзья твои, как их там… Один на дембель на корове поедет, другой – одной ногой на кобыле, второй – на свинье. Как в цирке. А ты – другое дело. Белая кость. Гордость «люфтваффе»! Ас-истребитель! На самой лучшей курице-несушке домой полетишь. И яйцами по штабу и губе отбомбиться не забудь.

– Так они ж не летают! – удивился подсобник.

Черкасов загоготал. Обернулся к Нечаеву:

– Зема, бля буду! Этот похлеще тебя, вам вместе выступать надо. Два сапога пара! Чего ты в карауле делаешь – только страдаешь зря. Иди к ним на подсобку, не пожалеешь.

Черкасов присел на узкую лавочку под навесом. Закинул ногу на ногу и привалился спиной к стене. Зажмурился и, не открывая глаз, позвал:

– Иди, тезка, присаживайся. В теньке-то получше…

Нечаев посмотрел на подсобника:

– Передай Остапчуку своему, чтоб за коровами лучше следил. Они у него подорожников наелись, молоко и горчит. А чтоб две дойки в один бидон сливать… Он вообще дурак, что ли?

– Не, а може, и не сливал. Я не знаю, я ж на курах… – жалобно, по-собачьи, взглянул на него солдатик.

Ефрейтор махнул рукой, снял с плеча автомат и подошел к лавочке. Присел рядом с Черкасовым, потерся лопатками о шершавое дерево стены. Скудная тень навеса не спасала от тяжкого дыхания жары. Нечаев ослабил ремень и сдвинул подсумок на спину.

Казалось, Черкасов так и уснул с запрокинутой головой. Но стоило Нечаеву устроиться поудобнее, губарь со вздохом произнес:

– А дома-то, матушка написала, дожди вторую неделю. И не верится как-то… – Черкасов помолчал. – Город дождей… Мойку, наверное, вспучило опять. Я ж на ней, на Мойке, живу…

Нечаев молчал.

– Ты-то, тезка-зема, небось думаешь, что Мойка – это трактор грязный, и кишка резиновая от колонки идет, чтобы поливать, значит? Нет, братуха, это речечка такая. А Фонтанка… А Нева… Господи ты боже мой! Слова-то, названия какие! Блин, заплачу сейчас… Гостиный, Невский! Какие девки там чумовые! Ты бывал на Невском, хоть раз, а, тезка? Неужели нет?

В курятнике раскудахтались куры, будто затарахтел неисправный двигатель – что-то скрежетало и поскрипывало.

– Раз не бывал, – считай, жизнь прожил зря! – Черкасов открыл глаза и огляделся.

Чумаход выжидательно топтался на месте.

Черкасов изменил позу – вытянул ноги вперед, внимательно рассмотрел пыльные носки сапог и небрежно обронил:

– Чумаход, подь сюда!

Солдатик нерешительно сделал пару шагов.

– Да не ссы ты! – скривился Черкасов. – Солдат ребенка не обидит. Полищук-то ваш где? Куда дели тело убиенного вами прапора? Свиньям скормили, что ли?

Подсобник непонимающе замер.

– Блядь, ты чего тупой такой, воин?! – поразился Черкасов. – Слышь, зема, – повернулся он к Нечаеву, – растолкуй, будь другом, своему брату по разуму, что мы хотим от него, а то он меня выводит.

– Это… – кашлянул Нечаев. – Прапорщик Полищук должен указать объем работ на сегодня для арестованного рядового Черкасова. Вот… По распоряжению начальника караула капитана Ходаковского, – добавил неожиданно довольный собой Нечаев.

– Эка ты навострился! – удивился Черкасов. – Младшего тебе давать пора. Чего в ефрейторах засиделся?..

– Не справлюсь я, – смутился Нечаев. – Командовать – это… Да ну… Напряг один.

– Точно заметил. Я, вон, видишь, покомандовал чуть-чуть да и бросил это дело, – Черкасов показал подбородком на не выгоревшие еще темные полосы на погонах. – А вот Тищенко – тому по кайфу! Сам знаешь – хохол без лычек, что хуй без яичек! Так где Полищук? – вспомнив о чумаходе, спросил Черкасов.

– Пьяный он. Вчера запил. Теперь до среды, не раньше… – Чумаход виновато поглядел на солдат. – Сказал, что вас приведут сегодня навоз убирать. Так я сам убрал уже, чего там… Я ж понимаю…

«Что ж делать тогда?» – задумался Нечаев.

Солнце заливало все вокруг. Даже короткие тени казались едва серыми, расплывчатыми.

– Слушай, тезка! – наклонился Черкасов к самому лицу ефрейтора и заглянул ему в глаза. – Дело на сто рублей!

Лицо его было так близко, что Нечаев мог разглядеть прорастающую на щеках щетину и даже крохотные точки вокруг тонких шрамов на подбородке и лбу. Ефрейтор попытался отстраниться, но уперся спиной в нагретую стену. Словно ожидая прикосновения, спина начала зудеть и покалывать.

С наигранным безразличием Нечаев принялся разглядывать угол коровника. Помедлив, все же спросил:

– Какое дело?

Черкасов указал глазами на бетонные плиты забора.

Нечаев покачал головой.

– Ну как? – словно не поняв, продолжил Черкасов. – Смотаемся на озерцо? До обеда часа три еще, не меньше. Тезка, не дрейфь – никто и не узнает! Полищук в загуле, помдеж Зацепин сюда и носу не покажет. А мы бы с тобой на полчасика – раз! Жарень ведь какая стоит, ты посмотри.