Онлайн книга «Белая гвардия. Михаил Булгаков как исторический писатель»
|
Текли мысли, но их прервал звоночек. В квартире никого не было, кроме Анюты, все ушли в Город, торопясь кончить всякие дела засветло. – Если это пациент, прими, Анюта. – Хорошо, Алексей Васильевич. Кто‐то поднялся вслед за Анютой по лестнице, в передней снял пальто с козьим мехом и прошел в гостиную. – Пожалуйте, – сказал Турбин. С кресла поднялся худенький и желтоватый молодой человек в сереньком френче. Глаза его были мутны и сосредоточенны. Турбин в белом халате посторонился и пропустил его в кабинет. – Садитесь, пожалуйста. Чем могу служить? – У меня сифилис, – хрипловатым голосом сказал посетитель и посмотрел на Турбина и прямо, и мрачно. – Лечились уже? – Лечился, но плохо и неаккуратно. Лечение мало помогало. – Кто направил вас ко мне? – Настоятель церкви Николая Доброго, отец Александр. – Как? – Отец Александр. – Вы что же, знакомы с ним?.. – Я у него исповедался, и беседа святого старика принесла мне душевное облегчение, – объяснил посетитель, глядя в небо. – Мне не следовало лечиться… Я так полагал. Нужно было бы терпеливо снести испытание, ниспосланное мне богом за мой страшный грех, но настоятель внушил мне, что я рассуждаю неправильно. И я подчинился ему. Турбин внимательнейшим образом вгляделся в зрачки пациенту и первым долгом стал исследовать рефлексы. Но зрачки у владельца козьего меха оказались обыкновенные, только полные одной печальной чернотой. – Вот что, – сказал Турбин, отбрасывая молоток, – вы человек, по‐видимому, религиозный. – Да, я день и ночь думаю о боге и молюсь ему. Единственному прибежищу и утешителю. – Это, конечно, очень хорошо, – отозвался Турбин, не спуская глаз с его глаз, – и я отношусь к этому с уважением, но вот что я вам посоветую: на время лечения вы уж откажитесь от вашей упорной мысли о боге. Дело в том, что она у вас начинает смахивать на идею фикс. А в вашем состоянии это вредно. Вам нужны воздух, движение и сон. – По ночам я молюсь. – Нет, это придется изменить. Часы молитвы придется сократить. Они вас будут утомлять, а вам необходим покой. Больной покорно опустил глаза. Он стоял перед Турбиным обнаженным и подчинялся осмотру. – Кокаин нюхали? – В числе мерзостей и пороков, которым я предавался, был и этот. Теперь нет. «Черт его знает… а вдруг жулик… притворяется; надо будет посмотреть, чтобы в передней шубы не пропали». Турбин нарисовал ручкой молотка на груди у больного знак вопроса. Белый знак превратился в красный. – Вы перестаньте увлекаться религиозными вопросами. Вообще поменьше предавайтесь всяким тягостным размышлениям. Одевайтесь. С завтрашнего дня начну вам впрыскивать ртуть, а через неделю первое вливание. – Хорошо, доктор. – Кокаин нельзя. Пить нельзя. Женщин тоже… – Я удалился от женщин и ядов. Удалился и от злых людей, – говорил больной, застегивая рубашку, – злой гений моей жизни, предтеча антихриста, уехал в город дьявола. – Батюшка, нельзя так, – застонал Турбин, – ведь вы в психиатрическую лечебницу попадете. Про какого антихриста вы говорите? – Я говорю про его предтечу Михаила Семеновича Шполянского, человека с глазами змеи и с черными баками. Он уехал в царство антихриста в Москву, чтобы подать сигнал и полчища аггелов вести на этот Город в наказание за грехи его обитателей. Как некогда Содом и Гоморра… – Это вы большевиков аггелами? Согласен. Но все‐таки так нельзя… Вы бром будете пить. По столовой ложке три раза в день… – Он молод. Но мерзости в нем, как в тысячелетнем дьяволе. Жен он склоняет на разврат, юношей на порок, и трубят уже, трубят боевые трубы грешных полчищ, и виден над полями лик сатаны, идущего за ним. – Троцкого? – Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по‐еврейски Аваддон, а по‐гречески Аполлион, что значит губитель. – Серьезно вам говорю, если вы не прекратите это, вы, смотрите… у вас мания развивается… – Нет, доктор, я нормален. Сколько, доктор, вы берете за ваш святой труд? – Помилуйте, что у вас на каждом шагу слово «святой». Ничего особенно святого я в своем труде не вижу. Беру я за курс, как все. Если будете лечиться у меня, оставьте задаток. – Очень хорошо. Френч расстегнулся. – У вас, может быть, денег мало, – пробурчал Турбин, глядя на потертые колени. «Нет, он не жулик… нет… но свихнется». – Нет, доктор, найдутся. Вы облегчаете по‐своему человечество. – И иногда очень удачно. Пожалуйста, бром принимайте аккуратно. – Полное облегчение, уважаемый доктор, мы получим только там, – больной вдохновенно указал в беленький потолок. – А сейчас ждут нас всех испытания, коих мы еще не видали… И наступят они очень скоро. – Ну, покорнейше благодарю. Я уже испытал достаточно. – Нельзя зарекаться, доктор, ох, нельзя, – бормотал больной, напяливая козий мех в передней, – ибо сказано: третий ангел вылил чашу в источники вод, и сделалась кровь. «Где‐то я уже слыхал это… Ах, ну конечно, со священником всласть натолковался. Вот подошли друг к другу – прелесть». – Убедительно советую, поменьше читайте Апокалипсис… Повторяю, вам вредно. Честь имею кланяться. Завтра в шесть часов, пожалуйста. Анюта, выпусти, пожалуйста… – Вы не откажетесь принять это… Мне хочется, чтобы спасшая мне жизнь хоть что‐нибудь на память обо мне… это браслет моей покойной матери… – Не надо… Зачем это… Я не хочу, – ответила Рейсс и рукой защищалась от Турбина, но он настоял и застегнул на бледной кисти тяжкий, кованый и темный браслет. От этого рука еще больше похорошела и вся Рейсс показалась еще красивее… Даже в сумерках было видно, как розовеет ее лицо. Турбин не выдержал, правой рукой обнял Рейсс за шею, притянул ее к себе и несколько раз поцеловал ее в щеку… При этом выронил из ослабевших рук палку, и она со стуком упала у ножки стола. – Уходите… – шепнула Рейсс, – пора… Пора. Обозы идут на улице. Смотрите, чтоб вас не тронули. – Вы мне милы, – прошептал Турбин. – Позвольте мне прийти к вам еще. – Придите… – Скажите мне, почему вы одни и чья это карточка на столе? Черный, с баками. – Это мой двоюродный брат… – ответила Рейсс и потупила свои глаза. – Как его фамилия? – А зачем вам? – Вы меня спасли… Я хочу знать. |