Книга Бруклинские глупости, страница 17 – Пол Остер

– Готов поклясться, что она художница, – сказал я.

– Почему ты так решил? – удивился Том.

– Комбинезон. Так одеваются художники. Жаль, что у Гарри больше нет галереи, а то бы мы устроили ей выставку.

– А может, она опять беременна. Я пару раз видел ее с мужем. Такой высокий плечистый блондин с редкой бородкой. С ним она так же нежна, как с детьми.

– Может, всё вместе.

– Всё вместе?

– И художница, и беременная. В комбинезоне, выполняющем сразу две функции. Но лично я не вижу никакого животика.

– Правильно, из-за комбинезона. В нем разве что-нибудь разглядишь?

Пока мы с Томом обсуждали, что́ может означать рабочий комбинезон, подъехал школьный автобус и заслонил от нас счастливую троицу. Времени на раздумья у меня не оставалось. Через несколько секунд автобус уедет, а молодая женщина уйдет в дом. Шпионить за ней в мои планы не входило (это не мой стиль), а значит, предоставленным мне шансом следовало воспользоваться без промедления. Ради сохранения душевного здоровья моего робкого, безнадежно влюбленного племянника я должен был разрушить эти чары, демистифицировать объект поклонения и показать Тому реальность, а именно обыкновенную женщину, удачную в замужестве, мать двоих детей и, возможно, третьего на подходе. Никакая не святая и не недосягаемая богиня, существо из плоти и крови, которое тоже поглощает еду и опорожняет желудок, а также трахается, как все простые смертные.

В данных обстоятельствах у меня была только одна возможность: быстро перейти улицу и вступить с ней в разговор. Не просто обменяться репликами, а именно разговориться и в какой-то момент жестом подозвать Тома. Как минимум я хотел, чтобы он пожал ей руку, прикоснулся к ней, и тогда до моего тупого племянника, по всей видимости, дойдет: это земная женщина, а не бесплотный дух, витающий в облаках его воображения. И вот я, по наитию, решительно направился к ней, не имея ни малейшего представления о том, что́ я скажу в следующую секунду. Когда я перешел на противоположную сторону, автобус тронулся, и она оказалась прямо передо мной, на обочине, посылающая воздушный поцелуй своим милым деткам, которые уже успели влиться в шумный хор, три десятка юных глоток. Я сделал еще шаг и с улыбкой симпатичного, располагающего к себе коммивояжера обратился к ней со словами:

– Прошу прощения, можно задать вам вопрос?

– Вопрос? – переспросила она то ли растерянно, то ли от неожиданности, увидев перед собой как из-под земли выросшего незнакомца.

– Я совсем недавно сюда переехал, – продолжал я, – и ищу приличный магазин художественных принадлежностей. Когда я увидел вас в этом комбинезоне, я подумал, что вы художница, вот и решил спросить.

И.М. улыбнулась. То ли потому, что не поверила мне, то ли ее позабавила неуклюжесть моего вопроса. Изучая вблизи ее лицо, я увидел морщинки вокруг глаз и рта и понял, что она старше, чем мне в первую минуту показалось, – года тридцать четыре-тридцать пять. Впрочем, это ничего не меняло, она все равно выглядела очень молодо. Хотя она произнесла всего одно слово, я тотчас распознал в ней уроженку Бруклина, этот ярко выраженный акцент, над которым так потешаются во всех уголках страны и который я нахожу самым желанным, самым человечным из американских говоров. При звуках этого голоса шестеренки в моем мозгу закрутились, и, прежде чем она снова открыла рот, я уже мысленно набросал ее биографию. Родилась и выросла здесь, возможно, в этом самом доме, перед которым мы стоим. Родители из рабочих, поскольку «бруклинский бум» и связанное с ним социальное облагораживание этих мест начались лишь в середине семидесятых, а стало быть, когда она появилась на свет (середина – конец шестидесятых), эти кварталы выглядели весьма неприглядно, и жили в них пытавшиеся встать на ноги иммигранты и «синие воротнички» (мое детство), ну а четырехэтажный дом из коричневатого известняка за ее спиной, стоивший сейчас никак не меньше восьмисот тысяч, в свое время был куплен за гроши. Она ходила в местную школу, потом окончила городской колледж, разбила не одно мужское сердце, прежде чем выйти замуж, а когда ее родители умерли, стала полновластной хозяйкой этого дома. Так или почти так. Очень уж уютно чувствовала себя И.М. в этой среде, точно рыба в воде, чтобы быть пришлой. Это было ее царство по праву рождения, и вот теперь она им правила.

– Вы всегда судите о людях по одежке? – спросила она.

– Я не сужу, просто пытаюсь угадать. Если я попал пальцем в небо и вы не художница, то я впервые в жизни ошибся. Видите ли, такова уж моя специальность. Мне достаточно одного взгляда на человека, чтобы определить его профессиональную деятельность.

Она хмыкнула, а потом расхохоталась. А про себя наверняка подумала: «Что это за тип и с какой стати он мне морочит голову?» Я счел момент подходящим, чтобы представиться.

– Кстати, меня зовут Натан. Натан Гласс.

– Привет, Натан. Я – Нэнси Маззучелли. И, кстати, не художница.

– Вот как?

– Я занимаюсь ювелиркой.

– Так нечестно. Вы самая что ни на есть художница.

– Большинство считает это ремеслом.

– Ну, это уже зависит от того, насколько хороши ваши работы. Вы их продаете?

– О да. У меня свой бизнес.

– Ваш магазин в этом районе?

– У меня нет магазина, но некоторые бутики на Седьмой авеню берут мои вещи. А кое-что я сама продаю.

– Понятно. И давно вы здесь живете?

– Всю жизнь. Родилась и выросла в этом доме.

– Настоящая уроженка этих мест.

– До мозга костей.

Вот вам и вся исповедь. Шерлок Холмс снова явил себя в полном блеске. Сам удивляясь сокрушительной силе своего дедуктивного метода, я жалел лишь об одном: что не могу раздвоиться, дабы мой двойник одобрительно похлопал меня по спине. Я набиваю себе цену, да, наверно, но, согласитесь, подобный триумф мысли дорогого стоит. С одного-единственного слова нарисовать целую картину! Будь рядом со мной Ватсон, он бы в изумлении покачал головой и пробормотал пару лестных слов.

Между тем Том продолжал стоять на противоположном тротуаре. Пора уже вовлечь его в наш разговор. Я подманил его жестом, и пока он пересекал улицу, быстро сообщил И.М., что это мой племянник и что он заведует отделом редких книг и рукописей в букинистической лавке «Чердаке у Брайтмана».

– Я знаю Гарри, – отозвалась Нэнси. – Одно лето, до замужества, я даже помогала ему. Потрясающий экземпляр.

– Это точно. Таких теперь не делают.

Хотя Том наверняка затаил на меня обиду за то, что я втравил его в эту историю, тем не менее он приблизился – весь красный, голова опущена, с таким видом подходит собака в ожидании расправы. Я испытал внезапные угрызения совести, но отступать было поздно, а извиняться не время, поэтому я без лишних слов представил его «королеве Бруклина», в душе же поклялся памятью сестры, что больше никогда не суну свой нос в чужие дела.