Книга Китайские дети, страница 28 – Ленора Чу

По дороге домой я молила, плакала и придумывала отговорки.

– Я хорошая пианистка, вы же знаете, что я могу сыграть «К Элизе», – ныла я с заднего сиденья машины. – У меня сегодня живот болит.

Родители безмолвствовали.

– Можно мне все равно хомячка? – просила я.

Родители не купили мне его, хотя я практически объявила детскую голодовку. Я замышляла сбежать из дома. Проклинала Фун, хотя та все свои награды заслужила (в подростковые годы у нее в левой кисти развилась болезнь де Кервена – скорее всего из-за избытка репетиций). Хоть бы что – никаких хомяков.

Вот так я на своей шкуре узнала, что китайцу не полагается никаких наград за второе место.

Разумеется, чрезмерная увлеченность соревнованиями может быть опасна.

– Если просоревноваться много лет подряд, начинаешь в каждом видеть соперника, которого нужно обскакать, – сказала мне Аманда. К концу первого года Рэйни в китайском садике я стала встречаться с Амандой чаще, обычно в центре города в «Старбаксе». У меня копились вопросы о китайском образовании. От учительниц Чэнь и Цай проку было немного: они считали, что мой сын – животное, а его мать нужно перевоспитывать.

И я искала встреч с Амандой; чутье подсказывало мне, что любой китайский ученик старших классов, цитирующий Ницше, – великий мыслитель.

– Кофе – черный, сахару побольше, – сказала мне Аманда на первой нашей встрече. – Пью теперь по чашке в день.

Ей всего восемнадцать, первый год в старшей школе она проучилась вместе с американскими подростками, и я посмеивалась над этим подарком Америки – неотвязной привычкой к кофеину.

На нашей первой встрече я оглядывала толпу молодых специалистов, оживленно болтавших за латте в «Старбаксе» рядом с нашим домом, и мой взгляд мгновенно притянула крошечная фигурка, на худосочных плечиках болталась сероватая ветровка. У девушки были прямые черные волосы ниже пояса, она склонялась над электронной читалкой, линзы очков без оправы; кутерьма вокруг нисколько ее не касалась. Вот он, подумала я, продукт китайского образования. Аманда блистала почти во всем, что ценится китайцами: лучшая студентка, делегат Модели ООН ^[14], учащаяся программы обмена с Америкой. Снаружи она выглядела в точности так, как я предполагала. А внутри, как позже выяснилось, было полно сюрпризов.

– С шанхайским детсадом у меня не заладилось, – сказала Аманда. – Как и с начальной, средней и старшей школой, в общем. Я вечно была белой вороной.

Я уставилась на нее и вообразила Рэйни – или Тыковку – подростком.

– Почему? – спросила я через стол.

– Мне нравятся Пруст и Камю, – сказала она. – А всем остальным – не нравятся.

Пока ее одноклассники зубрили цитаты из Мао Цзэдуна, она предпочитала фрагменты западной философии. Китайские поп-звезды ей были неинтересны – а одноклассницы молились на них и трепались о них на переменках. Дело еще и в том, что за двенадцать лет школьной учебы ее ни разу не выбрали бань-чжаном – старостой класса, а это пост, сообщающий власть и влияние.

– Я всегда была изгоем. Вам, возможно, это трудно понять, – сказала она.

Глядя на нее, попивавшую американо с двумя пакетиками сахара, я представляла себе взрослую версию школьницы, страдавшей от незримых увечий, что причинили ей взрослые, запихивая в железные рамки. Не была ли она ребенком, что катается с горки головой вперед?

– Вообще-то, – сказала я, – по-моему, я примерно понимаю.

Описанное ею оказалось мрачным. После нескольких лет, в течение которых ее заставляли заглатывать обед – ритуал, с какого, по ее словам, начался детский сад, – она безразлична к еде и питание не видится ей удовольствием. В первый же день в садике она ревела так надсадно, что воспитатели заперли ее в пустой комнате. Помнит, как ей было стыдно и неловко. Далее – психика, вылепленная годами существования в классе, где тебя вынуждают не выделяться.

– В толпе мне все время… странно. Я теряю автономию, – сказала она. – Если вокруг много людей – на вечеринке, допустим, – я стараюсь влиться в разговор, подражать чувствам других. Сливаюсь с толпой. Теряю себя.

Далее – чувство, что увяз в гонке, где пощады не жди.

– Когда не учусь, я кажусь себе ленивой. А когда учусь, мне кажется, что кто-то вечно делает больше, чем я.

Подобный настрой ума создан целой жизнью, проведенной в соревновании.

– У ребенка в Китае есть лишь одно определение: хороший ученик, возвышающийся над остальными. Я не знаю, как еще бывает.

– Но что-то же полезно, – допытывалась я. – Вы говорите, что пострадала ваша система ценностей, что соперничество сокрушило вам дух. Но если взять ваши учебные достижения, вы – звезда.

В тот год, когда Аманда училась в старших классах в Новой Англии, она обнаружила, что ее знания в математике на три года опережали достигнутое ее американскими одноклассниками, и вскоре она мощно доказала свою подготовку: поучаствовала в общенациональной математической олимпиаде с тысячами других учеников и оказалась в первой полусотне.

– Состязательность помогает стать лучшим учеником? – спросила я.

Она медленно покивала.

– Может быть. Родители говорили мне, дескать, подожди, сама увидишь. Оно того стоит.

– Что стоит того?

– Жертвы. Нагрузка, конкуренция, – ответила Аманда. – Постоянное чувство, что надо больше выкладываться.

Семья Аманды замахивалась на большое. В этом году Аманда подает документы в Гарвард, Йель, Принстон, в Калифорнийский технологический институт и еще в несколько лучших американских колледжей.

– «Жертвы будут того стоить», говорили они, – повторила Аманда, едва ли не себе самой.

– А вы сами как считаете?

– Не знаю, – проговорила она медленно. – Поглядим.

Аманда вернулась из Штатов, переполненная сомнениями в своем предыдущем образовательном опыте, а я очутилась в Китае с не меньшим количеством вопросов о месте собственного сына в этой системе.

– Давайте разберемся вместе, – предложила я ей, и она кивнула.

Там, где Аманда сомневалась, Дарси к конкуренции относился недвусмысленно.

– Конкуренция меня подстегивает. Рейтинги меня подстегивают, – заявил Дарси.

Когда мы познакомились в Шанхае, Дарси был семнадцатилетним подростком в тренировочном костюме, юнцом с гладкой кожей и застенчивой улыбкой, украшенной ямочками на щеках. Одна подруга-учительница свела нас тогда же, когда я познакомилась с Амандой, и выяснилось, что наши интересы превосходно совпадают. Я хотела взять интервью у шанхайского ученика старших классов, а Дарси стремился подружиться с иностранцем.