Онлайн книга «Неаполь, любовь моя»
|
– По-твоему, моряки только и делают, что сидят с удочкой на борту и ловят рыбу на обед? – Нет? – Нет. Рыбу едят только по четвергам. – Почему по четвергам? – Просто так. – Ты долго был моряком? – спросила она, когда доела круассан. – Шесть лет, – ответил я. – Почему ушел? – Характерами не сошлись. Она улыбнулась мне, и я снова отпил чай. – Ты мне скажешь свое настоящее имя? – Может быть, – ответила она. За ее спиной по улице то и дело проходили люди. – Почему Лола? – Ты не чувствуешь, как воняет блевотиной? – спросила она. – Нет, не думаю. – Не чувствуешь странную вонь, нет? – Нет, вроде бы. – А я чувствую. – И она продолжила оглядываться по сторонам. Я сказал ей, что лучше уйти, пока я навсегда не стал у нее ассоциироваться с этой вонью. Я зашел в бар и подошел к кассе. Она следом. Покопалась в сумочке и достала кошелек. Я сказал, чтобы она не волновалась. Заплатил 6 евро и 50 центов. Оставил бармену эти 50 центов на чай. – Что будем делать? – спросила она, и я предложил прогуляться вниз по склону. Мы перешли виа Монтеоливето, прошли мимо Дворца почты, мои руки были в кармане джинсов, ее – в карманах пальто. Я остановился на светофоре, у пешеходного перехода, она закурила. – После философии что собираешься делать? – спросил я ее. – Хотела бы работать в кино главным оператором. Загорелся зеленый. – Я сначала получил диплом политолога, потом социолога. Столько времени потратил. – Почему ты так поступил? – Не помню, – ответил я ей. Виа Медина закончилась, началась Маскьо Анджоино. Мы дошли до угла пьяцца Муничипио, и в глубине площади был светофор, потом началась другая улица, вдалеке виднелось здание морского вокзала. У причала дремал на швартовых канатах круизный лайнер. – Что хочешь делать? – спросил я ее. Она ответила, что хотела бы съесть мороженое. Мы вошли в бар у порта, я быстро выбрал мороженое, в отличие от нее. Даже уточнил, выбирает она мороженое или машину. Она ответила, что выбрать хорошую машину гораздо проще, чем выбрать хорошее мороженое. Наконец мы купили два больших рожка «Альгида». Я заплатил 5 евро за оба. Мы сели на улице, на солнце. Я снял куртку, она сняла пальто. Укусила мороженое. Я спросил, довольна ли она, и она в ответ кивнула. – Могу я все же узнать, почему Лола? – спросил я. – «Лолита». Набоков. Я ответил, что не читал никого из русских писателей второго разряда. – Это мой любимый роман, – ответила она. – Никто не идеален. На секунду она подняла взгляд от лазурной упаковки мороженого и посмотрела на меня. Потом снова опустила взгляд, развернула упаковку до конца. – Откуда ты знаешь, какого он разряда, если никогда не читал? – спросила она. – Ты знаешь, что это мороженое тебе закрывает половину лица? – спросил я. – Так я кажусь еще красивее. – Ты очень красивая и без мороженого. Я закурил и повернул голову в сторону корабля. Он был от нас не более чем в двухстах метрах. На корму с верхней палубы спускалась разноцветная водная горка, а за металлической сеткой виднелось баскетбольное кольцо. – Почему ты решил работать в море? – спросила она. – Потому что захотел, – ответил я. – Тебе нравилось? – Работа – нет, а плавать – да. – Объясни, – попросила она и укусила вафлю. – Ты так страстно ешь мороженое, просто удивительно. – Объясни! – Мне нравилось быть далеко от всего. Ты уже не на земле, но при этом и не мертв. Ты смотришь новости, и все, что там говорят, тебя не касается. Ты больше не думаешь ни о доме, ни о семье, ни о чем. Ты где-то там, далеко, один. – Может быть, так не для всех. Может быть, тот, у кого есть сын, будет все время думать о нем. – Не знаю, у меня нет детей. – Ни в одной части света? – Ни в одной части света. Она доела мороженое и сказала: – Это было отличное мороженое. Правда. Я ответил, что надеюсь, это станет прекрасным воспоминанием для нее. Она закурила. Я увидел пачку – «Кэмел Лайт», у меня такие же. – Откуда ты? – спросил я ее. – Из Кальвиццано. А ты? – Соккаво. – Там красиво, в Соккаво? Я ответил, что самая красивая вещь в Соккаво – это я. Мы шли, слева от нас были море и лодки, справа молниями проносились автомобили. Воздух был тягучим. Я увидел пещеру тоннеля, машины вылетали оттуда, как пули из ствола пистолета. Мы прошли насквозь небольшие сады и на улице, ведущей наверх, увидели человека, продающего напитки. У него было и пиво, но я ничего не взял. – Отсюда, – указал я, положив ей руку на плечи, – мы можем пройти по пьяцца дель Плебишито и вернуться в центр. А можем и дальше идти по набережной, все равно придем в центр, но сделаем очень большой крюк. Что скажешь? Этот вопрос был всего лишь предлогом дотронуться до нее. Она ответила, что хочет пойти длинной дорогой, я уточнил, любит ли она пешие прогулки, и если да – нам очень повезло. – В каком смысле? – спросила она. – Потому что у меня отобрали права. – Почему? – Потому что шел дождь, я отвлекся, потерял контроль над машиной и врезался в автобус. Она посмотрела на меня и прищурилась. Я подумал, что она пытается представить себе эту сцену. – Дождь был сильный? – Очень сильный. – Ты сильно пострадал? – Пролежал несколько дней в больнице. Она спросила, сломал ли я что-нибудь, и я ответил, что нет, но у меня был кровоподтек, который шел от левого плеча до правого бедра. – Глупо так врать. Я сказал ей, что это правда. – Я не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь. – Считай, что я всегда серьезен, – ответил я ей и сквозь шум моря, легкий ветер, который веял над нами, над цепями велосипедов, среди голосов прохожих и торговцев розами, услышал чистый, ясный звук, который издавало ее пальто, когда по бокам терлось о подкладку. |