Онлайн книга «Одесский пароход»
|
Все время дышишь рядом, пока директор тебе не скажет: – Миша, Аркадий Исаакович решил с тобой расстаться. – Как, – не веришь ты. – Он же только что меня обнимал рукой. – Миша, – говорит он, – Миша… – Да, да, да… И ты к последней миниатюре подстегиваешь последний листок, где написано: «Прошу меня по моему собственному желанию…» А Аркадий Исаакович, прочитав и отхохотав все до последнего, начинает пудриться. Он всегда пудрится, когда ему нужно решить. А ты стоишь, ты всегда стоишь, когда решается твоя судьба, и не веришь: нет, нет… – Да, – говорит А. И. Р. тихо. Он всегда говорит тихо. – Ну что ж, – говорит он, – ты правильно решил. Как будто это ты решил, и ты киваешь, чтоб его не расстраивать. – Да, я так решил. – И вы расходитесь. Он идет в свет, в прожектор, в аплодисменты, а ты идешь вперед лицом. Вот как оно дернется, так ты идешь туда, куда идут все брошенные жены, дети, девушки, мужья, актеры, пенсионеры – к матери, бабушке, чертям, выбираете маршрут и начинаете пить. И лежите в носках, размышляя… Через три часа и три дня появляется театральный автобус и тебя просят обратно в театр. Ты, падая и не попадая носками в ботинки, с заплаканными ресницами, тушью на лице, оказываешься в Первой советской пятилетке [2], и он снова рукой обнимает тебя… – Как же ты мог, как же ты мог? – Да я, мне сказал Чобур: увольняйся. Я уволился, но если вы скажете одно слово… – Я не об этом… – А об чем??? – Как ты мог оставить театр без программы? – Как? Вы же меня уволили??? – Ну и что. Моральный долг у тебя есть? – Как??? – Иди возьми толстую тетрадь и пиши. Вы идете, берете толстую тетрадь и пишете, пишете, пишете… Только почему-то у вас уже не получается… Потом, вдруг, через пять-шесть лет, звонит директор и говорит: «А. И. Р. хочет, чтобы вы все трое поехали с нами в Венгрию…» И вы уговариваете своих друзей, и садитесь в поезд, и приезжаете в Ленинград, и появляетесь, допустим, в ДК Горького, и он опять пудрится, а вы опять рядом, и он спрашивает: – Зачем ты приехал? – Как? Мне сказали… – Кто тебе сказал? – Ну, тут… Как? Вот говорили… – Кто говорил, кто? – Ну как же, специально звонили… – Ну кто, кто? Ты только скажи, кто? – Как кто? Не помню… – Ну уж ладно, коль ты здесь, приезжай ко мне вечером, почитай, что ты привез. ![Иллюстрация к книге — Одесский пароход [i_194.jpg]](img/book_covers/086/86891/i_194.jpg "Иллюстрация к книге — Одесский пароход [i_194.jpg]") И вы читаете, и он смеется, ибо когда он слушает, вы пишете и читаете в десять раз лучше, чем можете. И он спрашивает: – Кто нас поссорил? Где этот негодяй? Что тогда произошло? Мы должны быть вместе. – Да, да!!! – Оставь все, что ты привез. Здесь пять произведений. Мы берем все. Иди и вспомни, кто нас поссорил. И вы приезжаете в Москву. И вам звонит директор и говорит: – Из всех понравилась одна, и театр готов ее приобрести. Но неужели нельзя было оставить все на столе, неужели надо было все с собой забирать, чтоб потом с трудом переправлять? И вы звоните прямо А. И. Р.: – Аркадий Исаакович, мне сказали, что вы их не можете найти – они на столе. – Конечно, на столе. А кто тебе сказал? – Как кто? Просто сказали. – Кто, кто, кто этот мерзавец? – Ну как кто? Мне позвонили, что вы не можете найти… – Как не могу? Вот же они. Кто тебе сказал? – Но вы берете одну? – Как одну? Все. – Спасибо. – Слава, он нашел. Он берет все. – Нет, Миша, он берет одну, но еще не решил. И проходит еще один год, и звонит директор: – А. И. Р. просит тебя что-то написать к юбилею Утесова. Звони ему, он ждет твоего звонка. Только сейчас же. – Да, да… – Алло! Аркадий Исаакович, это я… Вы просили меня позвонить. – Кто тебе сказал? – Тут сказали, на юбилей Утесова… – Кто сказал? Что происходит? Ну, если ты сам хочешь, приезжай. И вы приезжаете, и немножко ждете, пока закончится ужин, и немножко понимаете, что нитки, которые стягивают вас, уже истлели. – Так что ты хотел? – К юбилею Утесова. – Нет, писать не нужно. У меня есть монолог, может, ты его перепишешь? – Мой, что ли? – Нет. – А этот автор где? – Он здесь, в Москве. – Жив-здоров? – Да, жив-здоров. – Я подумаю. – Подумай, подумай. И не пропадай. – Не пропаду. – Не пропадай. – Не пропаду. И с тех пор стараетесь не пропасть, не пропасть… Мой сложный и любимый Райкин. Этюд
Чуть пригорелой манной кашей стоял поздний осенний день. Кое-где снег блестел, как молоко. Хотя многие еще носили плащи сметанного колера с мясным соусом, некоторые были в куртках мягкого тефтельного оттенка. Жареной рыбой горел закат. Глаза девушек светились темным бородинским хлебом, а волосы – пышным свежим белым караваем. Лес багряный, как непрожаренный бифштекс, касался кольцевой. Вода в реке еще не встала и перекатывалась хрустким малосольным огурчиком. Цветные гвоздики в руках напоминали воздушные высокие салаты из помидоров с майонезом. Улицы, размеченные сметаной по припущенному рису, заполнились черной икрой толпы с вкраплением мелких морковок ГАИ. Аппетитно звучали голоса, колбасно горели лица. Черная икра внезапно подалась назад. Гречневой крупой входила армия. Зашкворчали жареным мясом направленные вверх пулеметы. В припущенный рис шлепнулись темные голубцы ОМОНа. И запахло настоящей солдатской перловой кашей цвета хаки. |