– Значит, вы заплатите мне – или вас вынесут из этой комнаты вперед ногами. – Ройс посмотрел на Пейна. – Вас обоих.
– Вы осмеливаетесь угрожать мне? – воскликнул Фокс, отходя от стола, и потянулся за мечом.
– Подождите! Подождите! – вмешался Адриан. – Мы выпьем.
– Нет, не выпьем, – возразил Ройс.
– Конечно, выпьем. – Адриан показал на бутылку. – Они пили это вино. С ним все в порядке.
– А бокалы?
Адриан показал на полку над кроватями, где стояли две чашки.
– Возьмем эти.
Он достал чашки и протянул Фоксу. Тот нахмурился.
– Вы же не собираетесь пить столь изысканное вино из деревянных чашек?
– А что, есть предупреждение насчет деревянных чашек? – спросил Адриан.
– Нет. – Фокс вздохнул и, продолжая хмуриться, налил в чашки немного вина. – Вы оба такие недоверчивые.
– За мир между нами и долгую жизнь для всех! – Адриан поднял чашку и выпил.
С унылым видом Фокс последовал его примеру. Пейн тоже выпил, однако Ройс не притронулся к вину.
Вкус был насыщенным, но тонким – вот он есть, а вот уже растаял.
– А деньги? – поинтересовался Адриан.
– Он не стал пить, – возразил Пейн, показав на Ройса.
– Не имеет значения, – ответил Фокс. – Давайте деньги.
Пейн поставил бокал, подошел к окну, нагнулся и задул свечу. Входная дверь «Колдуэллского дома» открылась. Несколько пар обутых в сапоги ног прогромыхали по деревянному полу главного зала, направляясь к лестнице.
На лице Ройса мелькнула тревога.
– Расслабьтесь. Они всего лишь несут плату, – объяснил Фокс, но его слова прозвучали фальшиво.
Ройс потянулся к кинжалу, а Адриан шагнул вперед, чтобы перехватить его, однако заметил, что мир кружится. Комната накренилась. Пламя свечей расползлось, и силуэты Пейна, Фокса и Ройса двигались очень медленно. Разделявший их стол отлетел в сторону, и дверь в комнату распахнулась. Звуки казались приглушенными, словно Адриан находился под водой.
Опять, подумал он.
Шестеро мужчин в черной форме, кольчугах и конических шлемах вошли в комнату. Они были вооружены мечами, взгляды были суровыми. Они не являлись местными жителями или замковыми стражниками. Нет, они были кем-то еще, и это не сулило ничего хорошего.
Бутылка вина упала с отброшенного стола и ударилась о пол, но не разбилась. Прокатилась, описывая полукруг, из горлышка сочились кровавые капли. Адриан потянулся к мечам. Его ударили прежде, чем он успел высвободить хотя бы один. Следующий удар пришелся по спине. Еще один – и он, вскрикнув, повалился на пол. Мечи выпали у него из рук.
– Надеюсь, вы не ошиблись, – сказал Пейн.
– Деньги открывают возможности, мой добрый пастор. Если разделить их всего на две части, вы сможете выбраться из хибары, которую называете церковью, и не голодать зимой.
– А вы уверены, что они не сбегут?
– Вы сами слышали. Никто никогда не сбегал из тюрьмы Манзант.
В глазах у Адриана потемнело, и мир стал черным.
Глава четырнадцатая
Записка
На следующее утро Шервуд ждал в личном кабинете леди Далгат. Он положился на свою интуицию. В некотором смысле чувствовал себя нечестным, даже достойным презрения, с учетом обстоятельств, но ему требовалось кое-что выяснить. Шервуд следовал сложившейся рутине: установил мольберт и холст, смешал краски. Подивился тому, что новая палитра в точности похожа на прежнюю. Он никогда не мыл ее. Новое масло позволяло пользоваться краской несколько дней, и счищать ее было ужасным расточительством, – еще одно преимущество масла над яйцом, которое высыхало за считаные минуты. Даже несмотря на масло, краска засыхала и накапливалась, однако палитры стоили недорого, и время от времени Шервуд покупал новую. С этой палитрой он работал давно – на лицевой стороне уже не было видно дерева. Обратная сторона превратилась в мешанину мазков и разноцветных отпечатков пальцев – и все они были такими же, как прежде. Шервуд не знал, как это возможно, но не сомневался: тут не обошлось без леди Далгат.
И я считаю это своей оплошностью. Я за нее отвечаю, и я все исправлю.
Может, эти слова – простое совпадение, но в глубине души он не сомневался. Однако уверенность и правда – не одно и то же, а потому Шервуд ждал, любуясь восходом солнца, лучи которого скользили по потолку и стене.
Если она здесь ни при чем, Ниса не придет на сеанс. Никто не знал о чуде, за исключением Мельборна, а Шервуд полагал, что тому нет до этого дела. И если леди Далгат придет в кабинет, следовательно, она к этому причастна. И что это будет означать? Он не знал, и ему было наплевать. Всему свое время.
Он закончил смешивать краски и положил мастихин. Усевшись на табурет, вытер руки тряпкой и продолжил следить за движением солнечных лучей.
Шервуд не слышал ее шагов – он никогда их не слышал. Он различил знакомое шуршание ткани. Леди Далгат вошла, как всегда, не произнеся ни слова и не взглянув на него. Она была в прежнем платье из золотой парчи, с палантином из лисьего меха на плечах, и держала перчатки для верховой езды. Встав на привычное место, повернулась, вскинула подбородок и устремила взгляд к люстре.
– Спасибо, – произнес Шервуд.
Это слово вырвалось само собой. Он проиграл в голове десяток различных сценариев; в мыслях и обвинительно нацеливал на нее кисть и с рыданиями падал на колени у ног госпожи, но так и не решил, как поступит, если она действительно придет. Теперь Шервуд знал и обрадовался простоте своего выбора: это было намного лучше слез.
– За что? – холодно спросила леди Далгат, не отрывая взгляда от люстры.
– Честно говоря, сам не знаю.
– Не знаете, за что благодарите меня?
– За то, что вернули мне мое имущество, но… я не знаю, что именно вы сделали или как вы это сделали. И потому я благодарю вас за этот дар, но неизвестно, в чем он заключается. В этом есть какой-то смысл?
– Нет.
– Но вы восстановили мой мольберт, кисти и краски.
Леди Далгат осмотрела его инструменты, сжав губы и прищурившись:
– Ах да. Они новые?
– Вовсе нет. Те же самые, что были уничтожены. Каким-то образом вам удалось собрать их в единое целое, вплоть до последней собольей шерстинки в кисти.
– О чем вы говорите?
– Если это не вы, зачем же пришли сюда?
Она вновь перевела взгляд на люстру.
– По привычке.
– Вот как?
– Да. По правде сказать, я забыла о вашем вчерашнем несчастье. Вы давно заставляете меня это делать, и я уже действую машинально, что, если подумать, вызывает серьезные опасения. Вы должны поскорее закончить эту глупую картину, чтобы утро вновь принадлежало мне. Это тянется слишком долго.
