Книга Заветы, страница 4 – Маргарет Этвуд

Меня тогда звали Агнес Емима. Агнес – это «агнец», говорила моя мама Тавифа.

И читала стишок:

Там еще было продолжение, только я его не помню.

Что до Емимы, это из Библии. Емима была очень особенная девочка, потому что на ее отца Иова Господь наслал несчастье – это было такое испытание, – и хуже всего то, что всех детей Иова убило. Всех его сыновей, всех его дочерей – убило! ^[6] Всякий раз, когда я об этом слышала, меня мороз по коже подирал. Страшно подумать, что было с Иовом, когда ему сказали.

Но Иов выдержал испытание, и Господь подарил ему других детей – нескольких сыновей и трех дочерей, и Иов опять стал счастливым. А одной из этих дочерей была Емима ^[7].

– Господь подарил ее Иову, как мне – тебя, – сказала мама.

– У тебя было несчастье? До того как ты меня выбрала?

– Да, – улыбнулась она.

– А ты прошла испытание?

– Видимо, – сказала мама. – Иначе как бы я выбрала такую прекрасную дочь?

Эта история мне была по нраву. Лишь позднее я задумалась: как Иов это допустил – чтоб Господь подсунул ему кучу новых детей и при этом ждал, что Иов прикинется, будто мертвых детей можно просто выбросить из головы?

Когда я была не в школе и не с мамой – а с мамой я бывала все реже, потому что она все чаще лежала в постели наверху, «отдыхала», как это называли Марфы, – я любила торчать на кухне, смотреть, как Марфы пекут хлеб, и печенье, и пироги, и пирожные, и варят супы, и томят жаркое. Все Марфы назывались Марфами, потому что они были Марфами ^[8], они все носили одинаковую одежду, но у каждой было и собственное имя. Наших звали Вера, Роза и Цилла – у нас было три Марфы, потому что мой отец был очень важный человек. Я больше всех любила Циллу, потому что она говорила очень тихо, а Вера говорила резко, а Роза хмурилась. Она, правда, не виновата – это у нее просто лицо так было сделано. Она была из них самая старая.

– Давайте я помогу? – спрашивала я наших Марф.

Тогда они давали мне кусочки теста, и я с этим тестом играла, лепила из него человечка, а они потом запекали его вместе с остальным, что они там пекли. Я всегда лепила хлебных мужчин, а хлебных женщин никогда, потому что, когда их выпекали, я их съедала, и мне казалось, что так у меня есть тайная власть над мужчинами. Уже становилось понятно, что, невзирая на страсти, которые я, по словам Тетки Видалы, возбуждала в мужчинах, иной власти у меня над ними нет.

– А можно я испеку хлеб с самого начала? – как-то раз спросила я, когда Цилла доставала миску для теста. Я часто смотрела, как они пекут, – я была уверена, что умею.

– Тебе про это незачем думать, – сказала Роза, хмурясь больше обычного.

– Почему? – спросила я.

Вера засмеялась – получилось, как это за ней водилось, резко.

– У тебя для этого будут Марфы, – сказала она. – Когда тебе выберут хорошего жирного мужа.

– Он будет не жирный.

Жирного мужа я не хотела.

– Само собой. Это просто так говорится, – сказала Цилла.

– И за покупками тебе не надо будет ходить, – сказала Роза. – За покупками будут ходить твои Марфы. Или Служанка, если она тебе понадобится.

– Ей, может, и не понадобится, – сказала Вера. – Мать-то ее…

– Молчи, – сказала Цилла.

– Что? – спросила я. – Что моя мать?

Я знала, что про маму есть секрет – они так говорили «отдыхает», что сразу становилось ясно, – и это меня пугало.

– Просто она могла родить ребеночка сама, – успокоила Цилла, – так что наверняка и ты сможешь. Ты же хочешь родить ребеночка, правда, лапушка?

– Да, – сказала я, – только я не хочу мужа. По-моему, они мерзкие.

Марфы рассмеялись на три голоса.

– Не все, – сказала Цилла. – Твой отец – он тоже муж.

На это мне возразить было нечего.

– Уж позаботятся, чтоб у тебя был хороший муж, – сказала Роза. – Не просто завалящий какой-нибудь.

– Гордость-то надо поберечь, – сказала Вера. – За кого попало тебя не отдадут, даже и не думай.

Дальше мне вообще стало скучно думать про мужей.

– А если я захочу? – спросила я. – Печь хлеб? – Мне было обидно: они как будто очертили себя кругом, а меня не впускали. – А если я захочу печь хлеб сама?

– Само собой, Марфы тебе разрешат, куда им деваться? – сказала Цилла. – Ты же будешь в доме хозяйка. Но они тебя за это будут презирать. И решат, что ты занимаешь место, которое по праву принадлежит им. Не даешь им делать то, что они умеют лучше всех. Ты же не хочешь, лапушка, чтоб они так про тебя думали?

– И муж твой не обрадуется, – сказала Вера, опять испустив резкий смешок. – Для рук вредно. Ты на мои посмотри! – И она вытянула руки – пальцы узловатые, кожа шершавая, ногти короткие, с подранными кутикулами – совсем не как худые и изящные мамины руки с волшебным кольцом. – Тяжкая работенка – она для рук очень вредная. Муж ведь не захочет, чтоб от тебя тестом несло.

– Или отбеливателем, – сказала Роза. – От мытья.

– Он захочет, чтоб ты вышивкой всякой занималась, – сказала Вера.

– Мелкой гладью, – прибавила Роза. С насмешкой в голосе.

Вышивка мне давалась плохо. Меня вечно критиковали за рыхлые и неаккуратные стежки.