Онлайн книга «Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус»
|
Что-то смутно знакомое показалось вдруг Павлу в этой здоровущей, немного неловкой фигуре… правда, лица он не разглядел, парнище поспешно повернулся спиной, видать – устыдился. Да и увидал бы лицо – и что? Все равно б вряд ли узнал, все ж боярич был человеком современным. Вот, если б с ним были друзья-соратники, уж те бы… Впрочем… Оглоедушку-то Ремезов не узнал, а вот в дальнем углу вдруг мелькнули чьи-то рыжие космы! Мелькнули и пропали. Показалось? Или – на самом деле? Хотя, с другой стороны – мало ли на свете рыжих? А Охрятко между тем – трясся!!! Что и говорить – невеликой храбрости был человек, несмотря на всю свою подлость. Да и кто в холопах храбрость воспитывал? Не холопья черта, отнюдь не холопья. – Узнал! Узнал, черт болотный! – Да не трясись ты, Охряте, – едва вышли на двор, Пахом вытащил нож. – Посейчас мы его, посейчас… – Ага, просто так прибить еще не хватало… Да подожди ты со своим ножиком! Во дворе – может, от свежего воздуха, а, может – от ядреного запаха навоза, что источала огромная, сложенная у забора куча – рыжий изгой быстро справился с паникой и приобрел возможность не менее быстро соображать – а уж тут, несмотря ни на что – он был мастер. Хищно осклабившись, почесал реденькую рыжеватую бороденку, сплюнул, да заломив на затылок треух, решительно махнул рукой: – К хозяину идем! Кое-что ему скажем… – Так он по-нашему-то не разумеет. – Ничо! Поймет. Все-таки побоявшись возвращаться в трапезную, Охрятко подстерег хозяина постоялого двора на заднем дворе, меж уборной и летней кухнею. Не так-то еще было темно – мосластую, передвигающуюся мелкими шажками фигуру изгой завидел еще издали. Ухмыльнулся, выскочил из-за навозной кучи, словно почуявший еле уловимое движение паутины паук: – Господине, у тя на дворе соглядатай татарский! – Кто? – Вона, смотри, что я у него сыскал! Воровато оглянувшись по сторонам, рыжий интриган показал трактирщику… тускло блеснувшую на ладони пайцзу… что, впрочем, не произвело на того абсолютно никакого впечатления – ввиду полного незнакомства с подобными предметами. Быстро осознав свою ошибку, Охрятко тут же сменил тактику, вспоминая все те польские слова, которые знал: – Я слыхал, как он… он людишек склонял – уйдем, дескать, к татаровям, у них тут недалеко разъезд рыщет – на корчму наведем, спалим, пограбим все… Вот при этих словах трактирщик – тоже не великой храбрости человек – явно озаботился, даже со всей поспешностью уточнил, сколько в корчме «татаровейских злыдней» и не очень-то поверил в то, что «злыдень»-то всего один. Не спросил и про пайцзу – откуда, мол? Ну-у-у… вот и хорошо, что не спросил – меньше врать. – Не, не, господине, ты лучше с верными людьми ночью на него навалися, как уснет – сразу и бей. – Не-е-е! – хозяин постоялого двора зло прищурился. – Наповал бить не будем. Пытать зачнем – может, тут кто еще татарский есть? Сказал, повернулся задумчиво, и – быстро-быстро – засеменил обратно в трапезную, даже в уборную не зашел – от волненья, видать, расхотелось. – Ой, я дурень-то! – тут, наконец, и Охрятко сообразил, что сделал что-то не то и не так. Получалось, если Павлуху убьют, как татарского соглядатая, так… так оно и надо, и должно быть, и честь тогда убитому, и почет от «царевича» монгольского Орда-Ичена – Урдюя, и от князя смоленского Всеволода Мстиславича. Какой тогда смысл в его смерти-то? Эх, поторопился рыжий, не сообразил – ни боярское заданье не выполнил, ни… Хотя, ладно – что уж теперь менять? Как вышло, так и вышло – пущай Павлуху пытают, черт-то с ним. Одначе самому-то надо ноги делать – вдруг да боярич попросит привести того, кто на него указал? А ведь так оно и станется! Ой, ой, ой!!! Обхватив руками виски, Охрятко раздраженно сплюнул – вот дурак-то! Поспешил, сделал не так… теперь одна дорога – в Краков, к тому важному человечку, что у воеводы Еремея, сподвижника татарского, на крючке. Да… пусть так. – Собираемся, парни, уходим, – подозвав своих, негромко молвил изгой. – Ты чего? – оглоеды удивленно переглянулись. – Это на ночь глядя-то? Волков кормить? – Иначе нас и тут волкам скормят, – Охряткина озабоченность казалась весьма убедительной. – Сказал же – быстро уходим. – С хозяином что не так? Так мы его…. – Уходим! Послушались дубинушки, а что им еще оставалось делать? Хоть и не великого ума парни, а понимали – Охрятко, рыжий холоп, над ними сейчас власть имеет… да и вообще – держаться за него нужно в любом случае. Ушли не просто так – свели трех купеческих лошадок, прихватили факелы да свечи, благо все это украсть в корчемной суете да многолюдстве – беженцы даже на полу спали – очень даже легко оказалось. Повезло лиходеям – легко ехалось: к ночи слегка подморозило, небо прояснилось и над Моравским шляхом ярко сверкала луна. Ярко сверкала луна, пробивалась в маленькое слюдяное оконце, светила в глаза, не давая заснуть. Хотя, если рассудить здраво, спать-то Павлу не столько луна мешала, сколько разные, упорно лезущие в голову мысли. С чего бы это хозяин постоялого двора, вначале не шибко-то к нему любезный, вдруг так расщедрился – предоставил на двоих с малозбыйовицким Петром отдельную горницу, явно даже не гостевую – кого-то из слуг. Горница, правда – громко сказано, скорее – просто каморка за большой печкою. Две не очень-то широкие лавки, между ними – стол, вот, собственно, и вся обстановка – да и что еще надо-то? Телевизор и бесплатный wi-fi? А не помешало бы! Было б только с кем связываться. Ремезов усмехнулся тихонько, чтоб не разбудить спящего на соседней лавке шляхтича, длинные ноги которого подошвами упирались в печку, не такую уж на самом деле и жаркую, но дававшую вполне ощутимое тепло. С чего же трактирщик-то этак… Ни войту, ни пану Вельмаку… А, может – и они в «отдельных нумерах»? А что – может. Хотя подобная роскошь для этой эпохи вообще не характерна – чтоб отдельно, понятия «личности» еще, по сути, нет – каждый член какого-нибудь сословия, клана. Исключая, может быть, горожан… нет, у тех тоже – цеха, гильдии. Чу! Кто-то стукнул в дверь. Едва-едва, чуть слышно, как стучат, чтоб, не дай боже, не разбудить, а потом, если что, оправдаться – мол, стучали, стучали, кулаки в кровь разбили, а вы все спите и спите. Кто бы это мог быть? Дверца-то хиленькая, на засов ни изнутри, ни снаружи не запиралась. Схватив прислоненное к стенке копье шляхтича, молодой человек прислонился к печке. Послышался тихий скрип, колыхнулось желтое пламя… Оп-па! Первый же, кто заглянул в горницу, получив тупым концом копья по лбу, отпрянул с жалобным воем: – У-у-у-у!!! Коптя, покатилась по полу выбитая сальная свечка. |