Онлайн книга «Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус»
|
– Как прикажете, мадемуазель! Поклонившись, Марсель схватил со стола сигареты, прикурил и, распахнув шторы, вышел навстречу солнечному майскому дню. Балкон тянулся вокруг всего этажа – шестого, – а внизу видна была бестолково построенная площадь Данфер Рошро с каменным бельфорским львом, работы того же скульптора, что создал и статую Свободы, с небольшим сквериком справа, за которым, на рю Фруадво, виднелось Монпарнасское кладбище, а дальше за ним недавно выстроенная мрачная черная башня. – Нет, ну вот ведь чудовище! – стряхнув пепел в специально выставленную на балкон консервную банку, Марсель обернулся к вышедшей, наконец, девчонке. – Я про Тур Монпарнас. Что скажешь, Полетт? – Точно – чудовище! – угрюмо кивнув, девушка поднесла к губам сигарету. – Дай подкурить. – Прошу, мадемуазель! – Спасибо. Выпустив дым, девушка прикрыла от солнца глаза. Марсель обнял ее за талию: – Красивая у тебя блузка! – О! Только заметил? – И джинсики ничего. А бюстгальтера ты так и не носишь? – Да пошел ты! Ну? Что придвинулся? – Хотел насчет монпарнасской башни спросить. Ты говорила – она тебе нравится. – Вот пристал! – Полетт неожиданно рассмеялась и даже позволила чмокнуть себя в щеку. – Вид с нее – нравится. – Так-так! – Так ведь и с Эйфелевой башни вид неплохой. И с Монмартра. Зачем нам еще одна башня, да еще такая страшная? Клянусь Че Геварой и Троцким – уродует весь Париж! Ой, Полетт… Какая ты у меня красивая! Теперь-то у можно на тебя посмотреть? Девушка чуть отстранилась: – Ну, посмотри. Лучше уж на меня, чем вниз… смотри, если еще раз вздумаешь броситься – предупреди, ладно? – Язва ты, вот что! Молодой человек обиженно отвернулся, и девушка, взяв его за руку, поцеловала в шею: – Ну, ладно, не обижайся, ага? И никогда так больше не делай. – Да случайно тогда все вышло… я еще выпил, и травку… – Тсс!!! – Полет приложила палец к губам, улыбнулась. Повернувшись, Марсель обнял ее за талию и, медленно целуя в губы, принялся расстегивать блузку… Почувствовав на своей груди теплую ладонь, девушка вздрогнула, встрепенулась… – Тихо, тихо, угомонись. Марсель, встав на колени, уже расстегивал на ней джинсы. – Угомонись, кому говорю? – Да ладно… – Знаешь, в отеле напротив такой любопытный портье… Он часто смотрит в бинокль. – Пусть завидует! – Ну, не здесь же? – А почему нет? Все на работе. Они занялись любовью прямо на балконе, никого и ничего не стесняясь… да никто и не смотрел – даже жалко! Редкие прохожие шли себе внизу по своим делам, не поднимая глаз, а сидевшие наверху, на крыше, голуби довольно ворковали. Лишь яркое майское солнышко смотрело на молодых людей, улыбалось… отражаясь золотистыми зайчиками в стеклах цейсовской оптики любопытного портье из отеля напротив. Минут через пять влюбленные выбежали на улицу, поискали глазами машину… и обалдело уставились друг на друга. – Слушай, а где авто? – А ты… – А мы… – А мы ведь на метро возвращались, помнишь? – Гм… Ах! Ну да! А машина тогда где? – Так у твоего дома оставили. – Ай, вспомнила! Ну, что? Бежим к метро? – Бежим… Постой. Что там за автобус? Вроде – тридцать восьмой, наш. Побежали! Забравшись в полупустой салон, они уселись на свободные места, взяли друг друга за руки. Слева, в окне, мелькнул фонтан Обсерватории, ограда Люксембургского сада… Молодые люди ничего не видели – целовались – опомнились лишь на Сите. – Ой, проехали! – Так вылезаем. Уж тут и пешком добежим. – Добежим, ладно. Солнце зашло за облачко и снова выглянуло, золотя листву каштанов и цепляясь за колокольню храма Сен-Этьен-дю-Мон. Марсель и Полетт, взявшись за руки, бежали по узкому тротуару улицы Школ в университет, в Сорбонну. И где-то рядом, в скверике, пахло бурно цветущей сиренью. Ах, как пахло! Как цвела сирень в саду! Разрослась, хоть и всего-то два кустика. Вадим пошире распахнул окно: ворвавшийся с улицы ветер сбросил валявшиеся на узком столе листки, сбросил на пол. Из репродуктора на стене донеслась какая-то протяжная песня – молодой человек не прислушивался, натянул поверх синей динамовской майки светло-голубую, недавно выстиранную рубашку с комсомольским значком, вышел в коридор к зеркалу, повертелся, пригладил расческой темную, падающую на глаза челку… И тут вдруг услышал донесшийся с улицы крик: – Ва-а-адик! Хорошо – дверь в комнату не закрыл! В ту же секунду юноша уже сидел на подоконнике, махал рукою девчонке в синем крепдешиновом платье со смешными рюшами: – Полинка, привет! – Виделись уже, в школе. Ты про ленинский зачет не забыл? – Не забыл. Так ведь он не сегодня… мы ж с тобой на речку договаривались, на лодочную станцию. Это вот ты забыла! Девушка улыбнулась: – Как раз не забыла. Зачем же тогда пришла? – Так идем! Обрадованный Вадик спрыгнул с подоконника в сад, да едва не споткнулся. Полинка фыркнула, рассмеялась: – Ботинки хотя бы надень, чудо! – Ботинки? – Вадик растерянно посмотрел на свои босые ноги и смущенно ойкнул. – Сейчас. – И еще книжки кто-то взять обещал. Юноша обернулся уже с подоконника: – Помню! Соскочил на пол, обулся, взял со стола заранее приготовленные, аккуратно связанные почтовой бечевкой, брошюрки. «Детская болезнь левизны в коммунизме», «Анти-Дюринг» – это Ленина – а вот еще кое-что биографическое… – Эй, ну, ты скоро там? – Иду уже, иду… И снова выпрыгнул молодой человек в сад, бросился к сирени, рванул фиолетово-розовое соцветие, и – бегом! – к калитке. Книжки – под мышку, девчонке – цветы! – Это тебе! – Спасибо… – Полинка явно обрадовалась, но тут же и возмутилась: – Зачем было рвать-то? Эх ты, а еще комсомолец – о природе заботиться должен. – Я и забочусь! Знаешь, сколько тополей мы на майские посадили? Девушка насмешливо фыркнула: – Знаю. Я, между прочим, тоже сажала, не то что некоторые. – Некоторые – это кто? – Сам знаешь. С кем ты на Первое мая танцевал… – А, Берцева… – несколько смутился Вадик. – Так это так… Она, между прочим, сама меня пригласила. |