Книга Конечная – Бельц, страница 24 – Эмманюэль Гран

Хочу вот о чем попросить тебя, Зоя. Моя поездка прошла не слишком гладко. Но проблемы возникли не у меня, а у тех, кто нас вез. В общем, они сильно на нас разозлились и имеют на меня зуб. Боюсь, как бы они не отыгрались на вас с мамой. Вы – самое дорогое, что у меня есть, и я очень за вас переживаю. Но не пугайся, я все продумал, вам только нужно сделать, что я скажу. Договорились? Обещай, что, прочитав это письмо, поступишь по-моему.

Уезжайте из Одессы, вместе с мамой, – и никому не сообщай, куда направляетесь, никого не проси получать твою почту. Можете поехать к тете Оле, например, или куда-нибудь еще – куда сама захочешь, – место не имеет значения. Объясни маме, что это необходимо, что дома вам оставаться небезопасно. Не думайте об оставленных вещах, вам нужно торопиться. Свяжемся, когда устроитесь на новом месте.

И еще: смени электронный адрес, так будет лучше.

Крепко тебя целую. Тебя и маму.

Марк несколько раз перечитал письмо и нажал на «Отправить». Ему было невероятно приятно писать на родном языке, после того как все последнее время ему приходилось говорить на французском. Он вышел из программы и выключил компьютер. Венель забился в дальний уголок магазина и сидел там, листая книгу.

– Месье Венель!

– А? Ну что, получилось?

– Да. Спасибо. Вы оказали мне огромную услугу, – сказал Марк, поднимаясь с места.

– Пустяки. Я же вам сказал, вы здесь у себя дома. Приходите, когда захотите.

– Я приду, – отозвался Марк, с теплотой пожав руку книготорговцу.

* * *

С тех пор как Пьеррик Жюган привез на берег отрезанную ступню, а потом и полицейские принялись расспрашивать матросов, на Бельце только об этой истории и говорили. Был четверг. К девяти часам должен был начаться прилив, и метеорологи предупреждали, что до следующего утра не стихнет пятибалльный по шкале Бофорта ветер, поэтому выходить в море следовало с осторожностью, соблюдая взаимную обходительность. Необходимость рыбачить в таких условиях особо не радовала, и по такому случаю моряки собрались в «Тихой гавани», чтобы немного согреться и пожелать друг другу не дрейфить.

Разливал пиво хозяин бара Люсьен Перрон, – прозванный за свои метр восемьдесят пять Малышом Лю, или Малю, – худой мужчина с очень светлыми курчавыми волосами и редкой бородкой. Когда снаружи штормило, капитан вставал на вахту и сам обслуживал клиентов.

– Малю, так полицейские тебя расспрашивали или нет? – бросил Фанш, облокотившись о стойку и запустив пятерню в миску с арахисом.

– Ну да. Новый комиссар приходил представиться.

– А старый что, сбежал? Как там его?

– Бертран. Он уже две недели как на пенсии.

– Считай, ему повезло.

– Он тебе сказал, что обо всем этом думает?

– О чем?

– Об… этом. – И Фанш поднял глаза к потолку. – О ноге. Он говорил или нет?

– Ну… Мне кажется, они ни шиша не знают. Открывают дело. Спросили, много ли здесь было яхтсменов. Я ему сказал, что да. Но только не в январе.

– Это не яхтсмен, – раздался густой голос откуда-то слева.

Это был Ив Питр, кряжистый рыжеволосый мужчина, который ходил на «Пижоне в тумане» вместе с Жюэлем.

– Наверное, какого-нибудь узкоглазого бросили за борт, и его отнесло к Корбо. Такое часто происходит на этих грузовых помойках. Ну или поранился парень, ногу отрезали и выбросили за борт. И никто ничего не видел и не знает.

– А иногда вместе с ногой выбрасывают и парня, – внес свою лепту Лоик, сухощавый и жилистый, как борзая.

– Это да. Чертовы филиппинцы. Настоящие дикари.

– Скорее уж – чертовы судовладельцы, – заметил Фанш. – А эти бедолаги делают то, что им велят.

– Там в основном греки, – вставил Антуан.

– Греки или филиппинцы – один леший. И мне совсем не по нутру делить с ними наши бретонские воды. Это наша территория, черт побери! Они если не соляркой море загадят, так трупов в воду накидают. Не успеем оглянуться, как у одного из нас на траулере обнаружится мертвое тело.

– В любом случае тот, кто его выудит, платит за выпивку, – подвел итог Ле Шаню.

– Вот это дело! – проревел Каллош, грохнув пивной кружкой о деревянный стол.

– Бред все это! – отрезал Малю. – Точно говорю, это какой-нибудь мужик на своей яхте, который решил повыпендриваться. Столичный бездельник, не справился со шквалом и упал за борт. Знаете, из тех, кто ходит с немытой головой и строит из себя Керсозона ^[6]! Выпил лишнего, что-то пошло не так – и готово!

– А вот я считаю, что в трале Жюгана запутался один из утопленников с «Бискароссы», – невнятно пробубнил Фанш, рот которого был набит арахисом.

Каллош, Ле Шаню и Питр дружно расхохотались, а Фанш, недовольно ворча себе под нос, загреб очередную порцию арахиса.

– Мы никогда не узнаем, чья это нога, – раздался нетрезвый голос из глубины зала.

Во время общего разговора его владелец не проронил ни звука. Головы резко повернулись в его направлении. Человек ерзал на диванчике и кашлял, пытаясь прочистить горло, чтобы голос звучал яснее.

– Вот те на! Да это наш артист! – со смешком заявил Антуан.

Все без исключения уставились на диванчик.

– Хотите знать, почему мы никогда не узнаем, что случилось?

– Ну ты-то уж точно знаешь. А знаешь – так говори! – откликнулся Морис.

– Потому что тело не найдут. А почему тело никогда не найдут? Потому что его нет.

Фанша рассмешило заявление Папу, но кроме него никто даже не улыбнулся. Остальные ждали продолжения.

– Тела нет, и вы хорошо это знаете. Боитесь сказать вслух, но про себя прекрасно все понимаете. Тела нет. И утопленника нет.

– И ноги тоже нет, если верить твоим словам, – сердито возразил Фанш. – По моему разумению, мужика свалил резкий порыв ветра, он упал за борт, и его слопали рыбы – кошачья акула или морской угорь. И точка.

Фанш постучал по виску указательным пальцем, намекая на то, что он думает об умственных способностях «артиста». Но остальные молчали. Их застывшие лица выражали недоумение и страх. Версия Фанша их не убедила. Все взгляды снова нацелились на Папу.

– Пьеррик и его матросы подняли на борт черную метку. Если хотите, можете спрятать головы в песок, только это ничего не изменит. На одного из них скоро обрушится беда. Я тут ни при чем, вот и все. Обещаю бочку килкенни тому, кто выловит тело с отрезанной правой ступней. В Корбо или где-нибудь еще…