Книга Пиковая Дама, страница 79 – Максим Кабир

Артем закивал.

Мама перевернула деревянной ложкой оладушки, прикрутила газ под сковородкой, выгрузила на тарелки омлет.

— В лесу открылся неплохой интернат, — сказала Оля, словно вычитала эту информацию в книге с замком. — Там полно пауков и крыс. Давай отдадим туда малого.

Артем понимал, что сестра шутит, и шутки ее были, как обычно, неприятными, несмешными и злыми. Он насупился, но запах еды заставил забыть про планируемую обиду.

— Не обожгись, — велела мама.

Артем будто много месяцев не пробовал домашнюю стряпню. Набросился на омлет, заурчал. Мама улыбнулась, глядя сквозь карманное зеркальце. В зеркальце ее глаза были не светло-зелеными, а черными, черней ночи.

— Никуда мы тебя не отдадим.

— Ну и зря, — сказала Оля.

Звонок затренькал в унисон с засвистевшим чайником.

— Оль, ну хоть немного помоги мне. Видишь, что я опаздываю.

Оля не шевельнулась. Застонав, мама вышла из кухни. Кусочек омлета соскользнул с вилки. Артем обернулся и смотрел вглубь темного коридора.

— Хороший интернат, — насмешливо изрекла Оля. — Жирные пауки.

Артем молчал хмурясь.

Щелкнул замок, скрипнули двери. Раздался приглушенный вскрик, а затем что-то упало в прихожей.

— Что это? — спросил Артем дрожащим голосом.

— Это из крематория, — без всяких эмоций сообщила Оля.

Из-за угла высунулась мужская рука, мускулистая и широкая, и окровавленный крюк скребнул по стене, сдирая обои.

— Вашу маму придется сжечь, — сказал старик.

Артем завизжал и проснулся. Густые тени елозили по потолку. Не было ни мамы, ни маминого завтрака, ни уютной кухни. На соседних кроватях спали одноклассники. Дверь была открыта — он видел коридор и подсвеченное снаружи окно.

Артем хотел натянуть на голову подушку, снова попасть в тот прекрасный сон с мамой и омлетом, но слух уловил тихий шорох. Кто-то ходил меж кроватей. Артем скосил глаза. Тень, ползущая по стене, имела подвижные завивающиеся отростки и руки с длинными пальцами.

— Грязнули, — прошептала тень, оглаживая спящих детей, оставляя отпечатки на одеялах. — Скоро вы пойдете купаться, грязнули.

Артем подумал, что мальчики заслужили быть выкупанными как следует.

* * *

Кирилл обогнул крестовидный желоб, поднялся по широким ступенькам. Подвальные жители наблюдали с искренним интересом. Деревянный манекен следил из-под гнившей вуали. Зыркали маски отверстиями, в них шебаршились жуки. Стрекотало в кукольном домике, скрежетало зубами за мебелью. Подземные обитатели притворялись стопками книг или хоронились до поры в паутине.

Мнилось, они только что жарко что-то обсуждали, перешептывались, хихикали, но вот мальчик вошел в подвал — и куклы затихли по команде. Остался отголосок шепотков, насмешливое звонкое эхо.

Кирилл утер рукавом слезы.

Воспоминания перелистывались слайдами в голове.

Отец был черствым жестоким человеком, но случались дни… нет, даже минуты… их можно было пересчитать по пальцам…

Вот дошкольник Кирилл гуляет с папой, и папа — такой большой, такой сильный, никогда не сюсюкающий, в отличие от мамы — вдруг подхватывает маленького Кирюшу и сажает себе на плечи. С его плеч видно далеко-далеко: весь город виден, вся счастливая безоблачная жизнь.

Вот, чтобы развлечь сына, отец выкапывает ямку в почве, кладет туда разноцветные стеклышки и накрывает их стеклом побольше, получается красиво… красивее, чем все дорогие игрушки.

А вот отец бреется у зеркала и в шутку проводит электрической бритвой по гладкой щеке подошедшего мальчика — такое проявление нежности, такая отцовская любовь…

— Что я наделал, — прошептал Кирилл, хлопая по зеркалу пятерней. Оно оказалось липким, будто в смальце. — Как же я мог?..

Кирилл закряхтел и подобрал свечу. Чиркнул спичкой, поднес пламя к амальгаме. Зеркало было магическим, как волшебная палочка или золотая рыбка из сказок, как лампа Аладдина, — оно все исправит, все починит.

На дне купели лужа образовывала крест, перевернутый, если идти к пирамиде. В воде отразился тощий костлявый силуэт. Мокрица вылезла изо рта пробковой маски, будто коричневый язык, будто маска облизалась.

Отражение двоилось, создавалась иллюзия, что Кирилл в зеркале улыбается ядовитой улыбкой воскресшего мертвеца.

— Пиковая Дама, приди.

Кирилл замолчал, тяжело дыша.

По портрету худой женщины ползли красные муравьи. Стены серебрились росой. Крысы — или что-то иное — шелестели за шкафом.

— Пиковая Дама, приди.

Сердце словно нашпиливалось на колючку. Горло пересохло. Блохи грызли ступни.

— Пиковая Дама, приди.

Безрезультатно. Сказок не бывает. Лампа Аладдина — выдумка.

— Я не знаю, есть ты или нет, — сказал Кирилл. Куклы внимали каждому слову. — Но если ты есть…

Кирилл подавился плачем.

— Верни мне моего отца… Я загадал не это! — Он ударил ладонью по стеклу. Амальгама колыхнулась, как мелкая лужица. — Я не этого хотел! Не этого!

Кирилл обессиленно опустил голову. А когда снова поднял — позади стоял отец.

— Папочка! — Кирилл обернулся.

Подвал был пуст. Никого в оранжевом кольце света. А за его пределами — легион теней и сломанных кукол, крыс и демонов.

Не арлекин ли хихикает, подбрасывая острые колени? Не косы ли свистят, срезая головы прикопанных жертв? Нет, это скрипит механическая лошадка, это капает с потолка…

— Папа? — Кирилл медленно поднес свечу к зеркалу.

Он больше не отражался в нем. Прямоугольник занимала фигура отца. И отец тоже держал в руке огарок. И тоже протянул навстречу руку. Пальцы соединились. Кожа папы была прохладной, гладкой как стекло и твердой. И немного жирной, в сале.

— Это правда ты? — картинку омывали слезы. — Прости меня… я не хотел…

Улыбаясь, отец задул свечу. Оба огонька — в зазеркалье и в реальности — погасли.

Во тьме щелкнули ножницы. Кирилл отпрянул. Свет вспыхнул не в подвале, а в том гроте, что умело притворялся зеркалом. Два десятка свечей, окруживших купель, горели — в желобах переливалась золотом вода. На пороге миров возвышалась Пиковая Дама. Щупальца елозили, оглаживали раму… дверной короб… Цеплялись за притолоку. Их тени кишели на фреске.

Кривой деформированный рот расползся в немом крике. Сегментированные пальцы хватали воздух, нестриженые ногти норовили располосовать плоть, извлечь требуху.

Кирилл споткнулся и полетел с пирамиды. Грохнулся в купель, замочил штаны.

Он слышал, как тварь идет: по ступенькам, страницам, по разбухшим книгам.