Онлайн книга «Генералы песчаных карьеров»
И снова Пречистая Дева протягивает сына Леденчику. Уже час дня. Через несколько минут придут продавцы. Сколько их? Магазинчик маленький, хватит и одного, чтоб нельзя было утащить младенца. Леденчику кажется, что эти слова произнесла сама Дева: сейчас не унесешь – никогда не унесешь. Конечно, это Она сделала так, что барышня за прилавком ушла вглубь лавки… Она, Пречистая Дева, протягивает ему своего сына. Он слышит сладостный голос: – Возьми Его. Отдаю Его на твое попечение. Смотри за Ним хорошенько… Он подходит к полке. Въяве предстает перед ним пламя геенны, в которую ввергнет его Бог на веки вечные. Но, тряхнув головой, словно прогоняя это видение, он берет на руки протянутого ему Девой младенца и, прижав Его к груди, исчезает на улице. Он не глядит в лицо Христа, но знает, что сейчас, притулившись к его груди, тот не страдает ни от холода, ни от голода, ни от жажды. Христос улыбается в точности так, как улыбался тот грудной негритенок, когда открыл в пакгаузе глаза и увидел, что Большой Жоан поит его с ложечки молоком, стиснув бутылку в огромных ручищах, а Профессор поддерживает ему голову и согревает его теплом своего тела. Так улыбается теперь и Христос-младенец. Семья Это Долдон рассказал Педро Пуле, что в одном доме по улице Граса золота столько, что жуть берет. Хозяин, кажется, коллекционер, и Долдон слышал от одного портового молодца, будто там есть комната, сплошь заставленная золотом и серебром, в ломбарде это потянет на целое состояние. Днем Педро, взяв с собой Долдона, пошел посмотреть на этот самый дом: современная постройка, сад, гараж – просторное и элегантное жилище богатых людей. Долдон сплюнул сквозь зубы, растер плевок подошвой – на мостовой осталось затейливое, как цветок, пятно – и сказал: – Еще говорят, здесь живут только двое стариков. – Тем лучше… – заметил Педро. Дверь особняка открылась, в сад вышла служанка. Приятели успели разглядеть обширный холл, картины на стенах, статуэтки на столиках. – Вот бы сюда Профессора, – засмеялся Педро, – он бы совсем с ума сошел. Гляди, сколько картин и книг. – Он бы во какой портрет с меня нарисовал. – И Долдон широко развел руки. Педро еще раз осмотрел дом, посвистывая, подошел к садовой решетке. Служанка, склонившись над клумбой, срезала цветы: в вырезе платья виднелась пышная грудь. Педро пригляделся повнимательней. Белые груди с торчащими розовыми вершинками. Долдон протяжно вздохнул: – О-о, какие… – Заткнись. Но служанка уже заметила их, взглянула вопросительно – «что, мол, вам здесь надо?». Педро стащил с головы берет: – Нельзя ли у вас водички попросить? Совсем от жары замучились… Разрумянившийся, с белокурыми волнистыми волосами, закрывавшими уши, он улыбался, и служанка посмотрела на него приветливо. Долдон, поставив ногу на садовую ограду, курил сигарету. – Убери ногу, ишь куда задрал, – неприязненно сказала служанка, а Педро улыбнулась: – Сейчас принесу. Через минуту она вернулась с двумя стаканами воды – мальчишки отродясь не видывали таких красивых. Выпив воду, Педро поблагодарил: – Большое спасибо, – и добавил шепотком: – До чего ж хороша!.. – Нахал, – также вполголоса ответила девушка. – Ты в котором часу работу кончаешь? – Разлетелся! У меня муж есть. В девять он всегда меня встречает вон на том углу. – А сегодня я буду ждать на этом… Приятели двинулись по улице. Долдон докуривал сигарету, обмахивался своей шапчонкой. – Есть во мне что-то такое, – заметил Педро. – Готово дело, влюбилась. Долдон снова сплюнул: – Еще бы, отрастил себе лохмы, как баба, да еще весь в локончиках… Педро, засмеявшись, погрозил ему кулаком: – Молчи, дубина, это в тебе зависть говорит! Некоторое время шли молча, потом Долдон спросил: – Ну, так как же с золотишком будет? – Пошлем сначала Безногого. Пусть протырится завтра в дом, поживет денек-другой. Когда разузнает, где хранится что поценней, заявимся впятером-вшестером и вынесем… – А бабенку, что ж, упустишь? – Ничего подобного. Сегодня же моя будет. К девяти вернусь сюда. Он обернулся. Служанка, перегнувшись через ограду, смотрела им вслед. Педро помахал ей, и она ответила. Долдон сплюнул в третий раз: – Вот везунок, смотреть противно! На следующий день около половины двенадцатого возле особняка появился Безногий. Служанка не услышала звонка, потому что, наверно, перебирала в памяти подробности ночи, проведенной с Педро в комнатке на улице Гарсия. Безногий нажал кнопку еще раз, и в окне первого этажа показалась седовласая голова. Прищуренные глаза пожилой дамы взглянули на Безногого. – Что ты хочешь, мой мальчик? – Сеньора, я – бедный сирота… Дама движением руки попросила его обождать и спустя несколько минут уже стояла у калитки, отмахиваясь от извинений подоспевшей служанки. – Да, так я слушаю тебя, мой мальчик, – повторила она, окинув быстрым взглядом его лохмотья. – Сеньора, я рос без отца, а несколько дней назад Господь призвал к себе мою бедную мамочку. – Он ткнул пальцем в траурную повязку на рукаве своего пиджака (повязку смастерили из ленты с новой шляпы Кота – тот взбесился от злости, обнаружив это). – Больше у меня никого в целом свете… Я – калека, много работать не могу, уже два дня у меня во рту крошки не было, и ночевать мне негде… Казалось, он вот-вот расплачется. Дама была явно тронута его словами: – Ты сказал – «калека»? Он выставил больную ногу, потом прошелся перед хозяйкой, хромая сильнее, чем обычно. Та смотрела на него с состраданием. – А отчего умерла твоя мама? – Толком не знаю… Прицепилась к ней какая-то зараза, не то лихорадка, не то горячка, за пять дней свела ее в могилу. И остался я один на всем белом свете. Если б еще можно было работу найти… Но кто ж меня возьмет, хромого? Разве только к каким-нибудь добрым людям… Я могу за покупками ходить, по дому помогать… Возьмите меня, а? И, думая, что она колеблется, бесстыдно добавил плачущим голосом: – Конечно, можно пойти воровать, связаться с какой-нибудь шайкой вроде «Генералов песчаных карьеров», вы слыхали, наверно? Да не по нутру мне это, я свой хлеб честно хочу зарабатывать. Но тяжелой работы не выдержу. Пожалейте, сеньора, бедного голодного сироту… Но хозяйка и не думала колебаться. Она молчала потому, что вспоминала своего сына, который был сверстником этого оборвыша, – его смерть навеки изгнала радость из их дома. Муж мог по крайней мере отвлечься своей коллекцией произведений искусства, а она жила только воспоминаниями о сыне, покинувшем их так скоро. Вот потому она и глядела на Безногого ласково и голос ее звучал так нежно. В нем появились даже какие-то радостные нотки, безмерно удивившие служанку. |