Онлайн книга «Между степью и небом»
|
– Товарищ лейтенант, вы меня слышите? Ага, все-таки "товарищ"! Стал-быть, в предатели Родины записали еще не окончательно? – Лейтенант, вы меня слышите? Можете говорить? – Да, могу. ("Черт, а здорово получилось, легко и внятно. Не ожидал!") – Капитан Богоразов. – Перед Мечниковским носом качнулось какое-то удостоверение. – Несколько вопросов. При каких обстоятельствах попали в плен? – Я? – Вы. В смысле, все трое. – Не помню. (А что было отвечать? Захвачен эсэсовцами и оборотнем в подводном логове питекантропа?) – Та-ак… Значит, опять все та же распространенная формулировка: в бессознательном состоянии… Чего от вас требовали немцы? – Я не понял. Выпытывали какие-то сведения… – А вы, естественно, героически молчали? Небось, еще и в лицо плевали фашистским гадам, кричали: "Стреляйте, сволочи, всех не перебьете!"? Интернационал пели? – Не плевал и не пел. Но и на вопросы не ответил. Повторяю: я просто не понял, чего от меня хотят. – А если бы поняли? Михаил попытался пожать плечами, но вышло плохо. Капитан, во всяком случае, этой попытки не заметил. – Ладно, можете не отвечать. Спасибо, хоть героя не корчите. А то развелось их, героев твердокаменных… Что последнее помните перед пленом? Учтите, Белкину я уже допрашивал. Итак? Ну, и чего прикажете говорить? Правду? Психушек в действующей армии нет, в целях излечения просто шлепнут… Дьявол, странный какой-то этот упал-намоченный… Как-то вроде бы совершенно иначе полагается допрашивать… и вообще следствие вести… – Слушайте, лейтенант, у меня нет ни возможности, ни времени для правильного ведения следствия, очных ставок, перекрестных допросов и остальной процессуальщины. Отвечайте по возможности не раздумывая – это в ваших же интересах. Михаил обмер. Хотя… Нет, наверное, все-таки примерещилось ему гнуснопамятное липкое копошение в мозгу. Наверное, все-таки случайно уж так в масть пришлось последнее капитанское замечание. Ладно, товарищ уполномоченный Богоразов, постараемся не задумываясь: – Кажется, подкрадывался к немецкому посту около болота. Надеялся подслушать разговор. Нет, ничего толком не услыхал. Когда вернулся к девушкам, стало плохо. Всякая бредь замерещилась. Рана, не спал две ночи… Потерял сознание. Очнулся уже на острове, у гансов. – Та-ак… Что еще можете добавить? – Да в общем ничего… – Что знаете о судьбе Мыси? Куда она могла исчез?.. Тут что-то странное случилось. Капитан Богоразов вдруг перестал буравить Михаила проницательным взглядом, свирепо зыркнул поверх него – вроде как раз туда, откуда лейтенант Мечников созерцал себя со стороны. Зырканье это капитанское… Рявкни Богоразов "вон отсюда!" – и то не было бы понятнее. В тот же миг лейтенанта покинуло умение созерцать себя со стороны. И слава богу… наверное. – Итак, про Мысь, – сказал уполномоченный, вновь бесстрастнея голосом и лицом. – Быстро! Михаил еще раз попытался пожать плечами (с прежним успехом): – Не знаю. Там болота кругом… Уполномоченный вдруг рассмеялся – надо сказать, весьма неприятно: – Хоть бы ж потрудились изобразить жалость! Что, выгораживаете друга и командира? Молчать, политрук! Врачи настаивают, что вас обоих нельзя перемещать, но в интересах дела я могу и наплевать на их настояния! Итак, лейтенант, Мария Мысь была отнюдь не честной партизанкой? И старполит Ниношвилли этого вовремя не выявил? Михаилу наконец-то сумелось по-настоящему пожать плечами. – Да бог с ней, с этой девчонкой, – отмахнулся уполномоченный. – Меня интересует совершенно другое. Что можете предположить о захватившей вас немецкой группе? – Какой смысл спрашивать, если вы мне не?.. – начал было Мечников. Капитан перебил раздраженно: – Не глупите! Лучше будьте благодарны своим однополчанам: трое независимо друг от друга сообщили, что вы начали драку с охранниками до того, как могли бы предугадать готовящееся нападение на немцев. Если бы не эти показания, вас бы допрашивали по-настоящему. И, вероятно, не я. Так что потрудитесь закончить игру в оскорбленную невинность. Между прочим, знаете, что такое ваффен-эсэс? – Знаю. Как вы говорите, за три месяца насмотрелся… – Мечников с трудом продышался сквозь подкатившую к горлу липкую горечь. – Но, по-моему, это были не ваффен… Что-то хуже гораздо… Мне показалось, они планировали везти что-то в наш тыл. Что именно везти, почему показалось, – не могу сказать… Он примолк, мысленно поздравляя себя с удачным экспромтом. "Не могу сказать" – по сути, ни слова лжи. – Почему вы так вдруг решили сопротивляться? – чуть выждав, спросил уполномоченный капитан. – Мне попытались сделать какой-то укол. – Какой? – А черт его… Нет, капитан не слушал. Капитан приборматывал – кажется, больше сам для себя: – Там нашли какие-то ампулы… Может, удастся определить… – Он встряхнулся, снова сделался деловит и бесстрастен: – Так, еще вопрос. Кляйн Софья Иоганновна, Бах Леонид Леонидович, Герасимов Вячеслав Порфирьевич. Когда вы в последний раз видели каждого из этих людей? Михаил моментально взмок. Только воспоминание об "отвечать не задумываясь" и понимание, что терять уже совершенно нечего, вынудили его промямлить: – Каждого? Э-э-э… Да… давно уже… А почему?.. Возможно, капитан Богоразов неправильно угадал причину этой растерянности. Во всяком случае, он счел уместным пояснить: – По имеющимся сведениям, с февраля сорокового Кляйн постоянно проживала в Гродно. Бах в мае сего года был зачислен художником в состав этнографической экспедиции на территории Минской области (кстати, по его неожиданной инициативе). Герасимов отбывал наказание в строительном спец-лагере не то под Кобриным, не то под Ровно. Все они могли оказаться на оккупированной территории. Так что теоретическая возможность встречи… Но на нет и суда нет… то есть следствия. Пока… Пока лучше взгляните вот… Сколько времени требуется, чтоб вынуть из нагрудного кармана и показать лежащему рядом человеку фотографию? Минута? Нет, меньше. Вот за это "меньше минуты" лейтенант Михаил Мечников успел перевспоминать все случаи в своей жизни, когда она могла без особых мучений закончиться. И еще успел пожалеть, что в каждой из вспомнившихся ситуаций это самое окончание не свершилось. Ибо то, чем грозила ему доставаемая фотография, с "без мучений" явно несовместимо. И когда фотография зависла перед лейтенантскими глазами, лейтенант чуть не лишился чувств. От облегчения. Два старика. Оба в белых полотняных рубахах, оба усаты и длиннобороды, но один совершенно лыс и как-то по-детски щупл, а второй гриваст да громаден… Снимок не очень хорош, а кожа старцев, кажется, уже попятнана тлением, но все равно явственно различается роднящее оба таких несхожих лица выражение покоя… нет – успокоенности. |