Книга Очень странные увлечения Ноя Гипнотика, страница 40 – Дэвид Арнольд

Иногда разговор с родной сестрой похож на путешествие по далекой стране, где вдруг поворачиваешь за угол и находишь свой дом. Мы с Пенни такие разные во многих отношениях, но вот это у нас общее.

– Как ты справляешься? – спрашивает она.

– Справляюсь с чем?

Сестра прокашливается:

– Неважно.

– Давай-давай говори.

– Я вообще не знаю, о чем говорила. О школе, наверное. Не знаю. Все так сложно.

Если Пенни считает, что я справляюсь, она обманывается. И я уже почти решаю признаться, что давно не могу взять себя в руки и решить, как быть дальше – каким быть, с кем быть, – но вместо этого открываю рот и говорю:

– Главное, найти подходящих друзей. – Не знаю, откуда это вырвалось, но слова продолжают приходить. – Школа, она как пороги на речке, понимаешь?

– Ты же никогда не сплавлялся по речкам, – говорит Пенни.

– Но ты понимаешь, о чем я. Как в кино: плывут несколько человек на каноэ, и вдруг речка убыстряется, они паникуют, кричат, а впереди водопад…

– …и все они умирают ужасной смертью.

– Ладно, не самая удачная метафора. Но ты поняла, да? Я тоже все еще на полпути, так что у меня нет ответов на все вопросы. Но одну вещь я знаю точно. В каноэ с тобой должны быть друзья. Те, на кого можно положиться. Правильные друзья тебя спасут, а неправильные утопят.

– А Вэл с Аланом тебя спасут?

– Да, – отвечаю я и потом, вспомнив про Лос-Анджелес, добавляю: – Наверное.

Пенни двигается поближе ко мне, кладет мне голову на плечо, и вместе мы разглядываем «делориан».

– Как ты думаешь, его пришлось разобрать, чтобы пронести через двери? – спрашиваю я.

– Похоже на то.

– А может, только двери сняли.

– Ага.

– И кто сидит в твоем каноэ, Пенн?

В ответ она гудит на одной ноте, и потом:

– Коль назвался сумасшедшим, так держи марку ^[26].

– Я не знаю, что это значит.

– Это значит, бери весло, дорогуша.

Бывает, сидишь на берегу, читаешь, вокруг тишь да гладь, волны набегают на песок вдалеке, ты увлекся книгой, все идеально, и вдруг, не успеешь оглянуться, – бам! – и ты уже в воде.

Это изоляция.

Следующие две недели я провожу в прогулках со стариком Зобом, тщательном изучении бонусных материалов в коллекционном издании «ЭНМ», многократном чтении надписи на обратной стороне фотографии, потерянной Пэришем, и ожидании ответа от исчезающей женщины, а тем временем, я знаю, приближается день, когда я приду к Алану и Вэл и увижу штабеля коробок с ярко-красной маркировкой «ЛА», и одной этой мысли хватает, чтобы не ходить к Роса-Хаасам, хотя умом я понимаю, что своими попытками удержать друзей на самом деле их отталкиваю.

Всего две недели, и становится холодно. И я почти не замечаю изоляции, пока она не начинает плескаться прямо под ногами.

По сведениям Национальной океанической и атмосферной ассоциации (НОАА), вода покрывает чуть более 70 процентов земной поверхности. НОАА также сообщает, что человечество исследовало всего пять процентов океана. Как они пишут: «Девяносто пять процентов водной среды остаются не охваченными вниманием человека».

Для точности: 0,95 х 0,7 (95 процентов от 70 процентов) = 0,665.

Более 66 процентов нашей планеты до сих пор не видел ни один человек.

Каким привлекательным ни выглядит освоение космоса, это все равно что получить на Рождество щеночка, решить, что с ним слишком много возни и мало радости, и потребовать вместо него слона. Не поймите меня неправильно, я люблю космос со всей его бесконечной непознаваемостью, размерами и загадочностью. Космос рулит. Но когда не обследовал 66 процентов собственного дома, может, лучше сначала разобраться здесь, прежде чем нацеливаться на дома других людей.

Я вот о чем: может, сначала вырастить щеночка и посмотреть, как пойдет дело, а потом уже переходить к слонам.

Несколько достопримечательностей из тех пяти процентов, которые мы все-таки повидали: Тонис-Гераклион, в прошлом главный порт Египта, теперь лежит на дне Средиземного моря; монумент Йонагуни, недалеко от южного берега одноименного японского острова, – подводная древняя пирамида; подобное Стоунхенджу нагромождение камней на дне озера Мичиган, на одном из которых явственно различимо изображение мастодонта. Бесчисленные руины некогда процветавших прибрежных городов, проглоченных морем.

А как легко вообразить будущие затонувшие цивилизации: вот потерянный город Лос-Анджелес, обнаруженный в 8016 году ничего не подозревавшим клоном, когда тот, проезжая вдоль берега провинции Вегас, открыл загадочный мир кремниевых полупроводников, пленочных кинопроекторов и заросший водорослями знак «Голливуд». Клоны со всего мира телепортируются на конференции, посвященные изучению найденных артефактов, восхитительных останков той эпохи, когда настоящие оригиналы из плоти и крови производили другие оригиналы из плоти и крови немыслимо устаревшим методом трения и выделения. «Только представьте, каково тогда было жить», – телепатическим шепотом переговариваются клоны, почесывая генетически идеальные головы при виде диковинок.

Я люблю разглядывать фотографии затонувших цивилизаций и беззвучно проговаривать слова вроде «некрополь» и «забвение»; я смотрю на богоподобные статуи в каменных храмах, залитые сине-зеленым глубоководным светом, и думаю о людях, создавших эти сооружения. Возводились ли они при свете дня, в песках или снегах? Чей пот впитал вот этот камень, чьи нескончаемые песни выгравированы в его памяти? Хотелось ли строителям поскорее закончить рабочий день, чтобы пойти домой, чтобы их накормили, чтобы их любили? Или их мысли устремлялись в далекие края, в миры, ждущие покорения, к мужчинам и женщинам, которых предстоит поработить? Чаще всего я воображаю одного из рабочих: всего лишь винтик гигантской машины, он останавливается посреди работы, делает шаг назад и, оглядывая свое творение в новом провидческом свете, шепчет: «Однажды все это окажется на дне океана».

В такие моменты я обычно понимаю, что я тоже всего лишь винтик.