Онлайн книга «Очень странные увлечения Ноя Гипнотика»
|
На секунду повисает неловкая пауза, но тут вступает Алан: – Кстати, как там «Медведи»? – Алан! Мисс Амброзия жестом успокаивает меня: – Завтра большая игра. Давали бы двадцать пунктов, я бы поставила на аутсайдера. Лучшая защита с восемьдесят пятого года, но атакующая линия как решето, вы согласны? Алан бросает на меня косой взгляд, потом тянет: – Ла-а-адненько. Но мы ведь не будем говорить о футболе? Я просто хотел выпендриться. – Алан! – Ничего страшного, – улыбается мисс Амброзия. – Мне нравится видеть реакцию молодых людей, когда они обнаруживают, что я разбираюсь в спорте. Футбол и правда моя слабость. Весьма стратегическая игра. Не говоря уже про разбитые головы. – Мисс Амброзия полна сюрпризов. – Значит, обойдемся без футбола, – говорит она. – Какой вид спорта вы предпочитаете? Сидишь вот так в гостиной, болтаешь о спорте с пожилой владелицей гостиницы, ожидая, пока заварится крупнолистовой чай, и гадаешь: это жизнь такая стремная или дело в тебе самом? – Мне нравится бейсбол, – отвечаю я. – «Кэмп кабби», йо. Мисс Амброзия смотрит то на меня, то на Алана: – «Кэмп кабби»? Я совершенно забыл про «Кэмп кабби». – Да ерунда. Когда мы были маленькими, мой папа устроил нечто вроде клуба, чтобы из нас выросли настоящие фанаты «Кабс». – На нем сработало волшебно, – добавляет Алан, – а на мне не особенно. То есть, конечно, я немножко нахватался из разных видов спорта. Вот, например, футбол. Я знаю, что такое тачдаун. – Начало хорошее, – подбадривает его мисс Амброзия. – И пожалуй, что такое даун. – Весьма проницательно, – отмечает она. – Или вот мячики в теннисе, – продолжает Алан, и на лице у него проступает хитрая улыбка. – Я отлично разбираюсь в мячиках. Не дожидаясь, когда он перейдет к дежурным пошлым метафорам на спортивные темы, я перебиваю: – Мисс Амброзия… – Можно просто Амброзия, – предлагает она. – Ладно. Амброзия. Спасибо огромное за чай и беседу, но мы пришли к мистеру Эламу. Я не могу вам подробно… Тут на запястье у Амброзии пищат часы, и она снова переходит к активным действиям. Не успеваем мы с Аланом опомниться, как уже держим на коленях маленькие блюдечки, изо всех сил стараясь не опрокинуть чашки. – Чистый, – говорит Амброзия, пригубив чай. – Единственное слово, которое подходит для описания хорошей чашки чая. Как он вам на вкус? Я кашляю и вытираю губы рукавом: – Очень чистый. – Чистый, как первый снег, – бубнит Алан вполголоса. – Алан! – Будь любезен, перестань произносить мое имя таким тоном. – Будь любезен, повзрослей хотя бы на полчасика. – Для вящей убедительности я делаю гигантский глоток, неизбежно обжигая язык и глотку. Амброзия тепло улыбается поверх чашки: – Вы мне нравитесь, ребята. Напоминаете моих мальчишек в вашем возрасте. Хоть и задираете друг друга, но с любовью. – Прямо в точку, – замечает Алан. – Ной более или менее влюблен в меня, так что… Позвякивание фарфора сменяется боем часов, за ним следует потрескивание дров в камине, и хотя торопиться некуда, меня распирает нетерпение. – Амброзия… – Вы хотите увидеть мистера Элама, – говорит она, потягивая чай. – Да, если можно. Она кивает, ставит блюдце на столик, встает и выходит из комнаты. – Чувак, – говорит Алан. – Что? – Ты ее разозлил. – Ничего не разозлил. Алан делает глоток из чашки, оттопырив мизинец: – Она дала нам чай, чистый, как радостный девственник, и вот чем ты отплатил. – Заткнись, Алан. Амброзия возвращается с желтым конвертом и вручает его мне, уже без улыбки: – Он попросил вас больше не приходить. Я встаю, беру конверт и пытаюсь понять, как он связан с нежеланием мистера Элама меня видеть. – Хорошо. Это касается… только меня? – На конверте ваше имя, – говорит Амброзия. – Нет, я хотел сказать – он только меня не хочет видеть? – Да, – отвечает она, словно извиняясь. – Ага. Ясно. Тогда ладно. Спасибо за чай. Мы с Аланом идем к дверям, и тут Амброзия говорит: – В сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей. Бытие, глава седьмая. – Голос пожилой дамы полон предвкушения, будто нас объединяет общая тайна. – Знаете, в Библии Элам был внуком Ноя. Повисает пауза, пока информация укладывается в голове. – Так, это уже странно, – говорит Алан. – Мне одному это кажется странным? Амброзия кладет мне руку на плечо: – Благодарю вас, что вы ему помогли. – Я ничего не сделал. Мы просто поговорили. – Иногда разговор лучше любых дел, Ной. Вы составили компанию одинокому человеку. А компания способна послужить целительным бальзамом. Когда я вспоминаю гостиную мистера Элама – от фотографий без людей до урны с прахом кота, – она буквально сочится одиночеством, и я невольно думаю, что квартира – зеркальное отражение хозяина. – Что с ним случилось? – спрашиваю я. – То есть я знаю, что жена у него умерла от рака и все такое, но… Амброзия вздрагивает: – Значит, вот что он вам сказал? Я киваю, и она тихо начинает повествование – историю семьи, которая отправилась в Милуоки на День благодарения («собрались повидать сестру мистера Джорджа», – говорит она), и на трассе I-94 водитель встречного грузовика заснул за рулем. – Грузовик пересек разделительную полосу и врезался прямо в машину мистера Джорджа; Барбара и Мэтью умерли мгновенно, а сам мистер Джордж буквально чудом выжил, отделавшись легкой хромотой. Но ему видится иначе. Он считает, что должен был умереть вместо них, будто ему позволено выбирать. – Мэтью? Амброзия кивает: – Их сын. Я стою, держа в руках желтый конверт, и внимаю словам Амброзии. – Раньше, когда вы говорили, что мистер Элам не в духе, вы упомянули, что так обычно бывает в это время года… – Боюсь, Джордж считает, что День благодарения – не его праздник и ему не за что быть благодарным, – отвечает Амброзия. И хотя у нее на губах улыбка, она плачет, словно отворились источники великой бездны. – Сделайте мне одолжение, – говорит она. – Попробуйте с ним увидеться еще раз через несколько недель. Может быть, он поймет, что ошибается. |