Онлайн книга «Умница, красавица»
|
– А я сейчас поеду в город на Неве, – ангельским голосом сообщила она в телефон и нажала отбой. В маленькую гостиную пришла Ариша, взглянула на спящего министра. – Ну что, подружились? – Это у тебя ЧТО? – быстрым злым шепотом спросила Соня. – Твой министр – идиот. – Ну не совсем же он идиот, раз министр… – Совсем. Решил, что я китаец. – Нужно научиться с такими людьми общаться… Такая должность накладывает отпечаток… – Нам, простым китайцам, и так понятно: стул, на который человек случайно присел, ничего в нем не меняет… – Тебе виднее, Соня. Ты у нас жена важного мужа. А что, стул, на который ты случайно присела, ничего в тебе не изменил? – укусила Ариша. – Ну, по сравнению с табуреткой в вашей хрущевке? – Блин, – примирительно ответила Соня и тихонько выбралась из-под заснувшего министра, – поеду на вокзал. – Не злись, человек работает, он же все-таки врач, давал клятву Гиппократа, – быстро-быстро забормотала Ариша, для верности придерживая Соню руками. Соня ходила по квартире кругами, смотрела на Ариши-ных гостей злыми несчастными глазами. В детской, то есть в бывшей детской, было темно, и Соня зашла в комнату в надежде, что там она сможет рычать и топать ногами или поплакать в подушку. Сережа, сын Ариши и Игоря, красивый широкоплечий мальчик, сидел на одном конце дивана, а на другом сидела девочка. – Ой, простите… Как дела? – спросила Соня голосом бодрым, как круглый новогодний нос на резиночке. – Нормально, – хором ответили Сережа с девочкой и подумали «иди отсюда», или «отвали, пожалуйста», или просто «кыш». Когда Соня вышла, Сережа придвинулся к девочке, взял за руку: – А у тебя бывает так, что ты всех ненавидишь? – У меня нет. А вообще-то это типичное подростковое состояние – всех ненавидеть, – рассудительно сказала девочка. – Тогда ты тоже должна всех ненавидеть. – А я не обычная. Хуже всего быть обычной. – Довольно обычное утверждение, – улыбнулся Сережа и погладил девочкин мизинец. – Нет. – Да. Сережа дотронулся губами до девочкиного мизинца. Поцелуй был тоненький, мимолетный, необязательный, можно считать поцелуем, а можно и нет. Каждый знает, что происходит, когда к нам надолго опаздывают или как-то иначе долго нас обижают. Сначала мы ставим вопрос об ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ – кто этот человек и что он себе такое позволяет?!. Потом мы ставим вопрос о наших с ним отношениях – зачем нам ВСЕ ЭТО? А затем мы задумываемся о себе – может быть, с нами МОЖНО так себя вести? Может быть, мы не стоим лучшего? Так что если долго злить человека, он перестает злиться и становится совершенно ручным и кротким, – нужно только правильно выбрать момент, когда он покажется себе полным ничтожеством. Князев пришел, когда Соня прошла все склочные стадии и уже не злилась, а казалась себе круглой дурой, которую НИКТО НЕ ЛЮБИТ. – Пришил нос? – вот и все, что спросила Соня. – Или это был не нос, а хвост? – Сонечка, солнышко, хирург не предназначен для романов, – сказал Князев, целуя ее, не виновато, а довольно обиженно, как будто это она пришивала кому-то нос, а он ее ждал. – У меня вчера операция была полостная, я думал, катетер поменяю – и все. Посмотрел, как заживает, а там у меня экссудация… – А я… а ты… – всхлипнула Соня, – экссудация – это что? – Гнойные выделения. Это вообще не пациентка, а я не знаю что такое… Вчера у нее аллергическая реакция была… – Некоторые люди умеют сделать так, чтобы их еще и пожалели, – сказала Соня. Подошла Ариша, постояла, молча посмотрела, как они стоят рядом, не касаясь друг друга, велела добрым голосом: – Идите скорее на чердачок, в мою светелку, а то у вас глаза неприличные, как в эротическом кино… И они пошли на чердачок, в Аришину светелку. Когда Соня с Князевым спустились вниз, квартира была пуста, – перед рабочим днем гости разошлись рано. – Можно я отправлю к тебе приятельницу? – спросила Ариша Князева. – Нет, – рассеянно покачал головой Князев и тут же поправился: – Нельзя рекомендовать пластического хирурга – можно испортить отношения с приятельницей. – Оставайтесь у нас, – прошептала Ариша Соне. – Сейчас уже завтра, а ему опять в клинику к девяти, зачем пилить через всю Москву на пару часов… Смотри, на нем лица нет… Лица на Князеве и правда не было, ехать через всю Москву было и правда глупо, а главное, Соне хотелось остаться. Их с Алексеем любовь была совсем-совсем замкнутая, они никогда еще ни с кем не были вместе, не считая первого чаепития с Диккенсом на Фонтанке, и возможность побыть вдвоем, но на людях, когда острее ощущаешь свою совместность, казалась гораздо более волнующей, чем ехать по ночному городу на другой конец Москвы. Ариша с Игорем и Князев с Соней тихонечко, по-семейному, уселись на кухне пить чай. По-семейному-по-Ариши-ному – означало семья и припозднившиеся гости, хотя бы несколько. Так что к чаю у Ариши были какие-то готовые тортики и родители Сережкиной девочки Аси – вылитые тушканчики, тонкие, длинноногие, почти бесплотные, с прозрачной кожей и светлыми глазами. Тушканчики были такие на вид юные, что их трудно было принять за маму-папу пятнадцатилетней девочки, которая к тому же и сама уже влюблена. Женский тушканчик Мариночка – нежная, хрупкая, головка на высокой шейке, как тюльпан на стебельке, воздушная челка, нездешний взгляд, романтически обернута в легкие тряпочки – чуть увядший ангел в богемном стиле. На Мариночке была глаз не отвести какая красота – в ушах и на шее толстые разноцветные войлочные цветы, из самого настоящего войлока, из валенка, и даже кольца на ней были с большими войлочными цветами, как будто толстенькие войлочные бабочки присели на Мариночкины тонкие пальчики. Мужской тушканчик Владик тоже смотрел рассеянно, а в общем тушканчики были так похожи друг на друга, словно они не муж с женой, а две тургеневские барышни, одна более женственная, другая более мужественная, – ручки, ножки, шейки, меланхолический вид. Только Владик был без войлочных украшений. Девочка Ася, напротив, нисколько не была похожа на тушканчика, девочка как девочка, вполне крепкая, между джинсами и свитерком полоска голого тела с детским жирком на талии. Необаятельная девочка, никакая, рядом с красавцем Сережкой даже обидно никакая. – Игорь, поставь мне Наймана, – попросила Мариночка, – обожаю минималистов, особенно Наймана, особенно его музыку для Гринуэя, особенно тему смерти… Тихо звучал Найман, огоньки свечей метались по старинному серебру. От бабушки Игоря: полный сервиз, пузатый кофейник, молочник, сахарница – русский модерн, от бабушки Ариши: Франция, XIX век, правда, разрозненные предметы. Свечи не пошлые, без цветочков и зайчиков, в подсвечниках, Франция, XIX век, Аришина бабушка. |