Так они оба всё кипели и кипели, мешая спать всем, кто был на столе. Чайник дразнит:
– Она тебя круглей. – Зато в ней нет углей, – отвечает самовар.
Синий сливочник, из которого вылили все сливки, сказал пустой стеклянной сахарнице:
– Всё пустое, всё пустое! Надоели эти двое! – Да, их болтовня Раздражает и меня, – ответила сахарница сладеньким голосом. Она была толстая, широкая и очень смешливая, а сливочник – так себе: горбатенький господин унылого характера с одной ручкой; он всегда говорил что-нибудь печальное.
– Ах, – сказал он, – Всюду – пусто, всюду – сухо, В самоваре, на луне. Сахарница, поёжившись, закричала:
– А в меня залезла муха И щекочет стенки мне… Ох, ох, я боюсь, Что сейчас засмеюсь! – Это будет странно – Слышать смех стеклянный… – невесело сказал сливочник.
Проснулась чумазая тушилка и зазвенела:
– Дзинь! Кто это шипит? Что за разговоры? Даже кит ночью спит, А уж полночь скоро! 
Но, взглянув на самовар, испугалась и звенит:
– Ай, люди все ушли Спать или шляться, А ведь мой самовар Может распаяться! Как они могли забыть Обо мне, тушилке? Ну, придётся им теперь Почесать затылки! Тут проснулись чашки и давай дребезжать:
– Мы скромные чашки, Нам всё – всё равно! Все эти замашки Мы знаем давно! Нам ни холодно, ни жарко, Мы привыкли ко всему! Хвастун самоварко, И не верим мы ему! Заворчал чайник:
– Ф-фу, как горячо, Жарко мне отчайно. Это не случайно, Это чрезвычайно! 
И – лопнул!
А самовар чувствовал себя совсем плохо: вода в нём давно вся выкипела, а он раскалился, кран у него отпаялся и повис, как нос у пьяного, одна ручка тоже вывихнулась, но он всё ещё храбрился и гудел, глядя на луну:
– Ах, будь она ясней, Не прячься она днём, Я поделился б с ней Водою и огнём! Она со мной тогда Жила бы не скучая, И шёл бы дождь всегда Из чая! Он уже почти не мог выговаривать слов и наклонялся набок, но всё ещё бормотал:
– А если днём она должна ложиться спать, Чтоб по ночам светлей сияло её донце, – Я мог бы на себя и днём и ночью взять Обязанности солнца! И света и тепла земле я больше дам, Ведь я его и жарче и моложе! Светить и ночь и день ему не по годам, – А это так легко для медной рожи! Тушилка обрадовалась, катается по столу и звенит:
– Ах, это очень мило! Это очень лестно – Я бы солнце потушила! Ах, как интересно! Но тут – крак! – развалился самовар на кусочки, кран клюкнулся в полоскательную чашку и разбил её, труба с крышкой высунулась вверх, покачалась-покачалась и упала набок, отколов ручку у сливочника; тушилка, испугавшись, откатилась на край стола и бормочет:
Вот смотрите: люди вечно Жалуются на судьбу, А тушилку позабыли Надеть на трубу! 
А чашки, ничего не боясь, хохочут и поют:
– Жил-был самовар. Маленький, да пылкий, И однажды не прикрыли Самовар тушилкой! Был в нём сильный жар, А воды немного; Распаялся самовар, – Туда ему дорога, Туда и до-ро-га-а! 
Про Иванушку дурачка
Русская народная сказка
Жил-был Иванушка-дурачок, собою красавец, а что ни сделает, всё у него смешно выходит – не так, как у людей.
Нанял его в работники один мужик, а сам с женой собрался в город; жена и говорит Иванушке:
– Останешься ты с детьми, гляди за ними, накорми их!
– А чем? – спрашивает Иванушка.
– Возьми воды, муки, картошки, покроши да свари – будет похлёбка!
Мужик приказывает:
– Дверь стереги, чтобы дети в лес не убежали!
Уехал мужик с женой. Иванушка влез на пола́ти, разбудил детей, стащил их на пол, сам сел сзади их и говорит:
– Ну, вот, я гляжу за вами!
Посидели дети некоторое время на полу – запросили есть. Иванушка втащил в избу кадку воды, насыпал в неё полмешка муки, меру картошки, разболтал всё коромыслом и думает вслух:
– А кого крошить надо?
Услыхали дети – испугались:
– Он, пожалуй, нас искрошит!
И тихонько убежали вон из избы.
Иванушка посмотрел вслед им, почесал затылок, – соображает:
– Как же я теперь глядеть за ними буду? Да ещё дверь надо стеречь, чтобы она не убежала!
Заглянул в кадушку и говорит:
– Варись, похлёбка, а я пойду за детьми глядеть!
Снял дверь с петель, взвалил её на плечи себе и пошёл в лес. Вдруг навстречу ему Медведь шагает – удивился, рычит:
– Эй, ты, зачем дерево в лес несёшь? |
