Книга Наши границы, страница 134 – Джули Дейс

Она сглатывает.

– Я, правда, не знала…

– Не тяни. Мне плевать на всю эту хрень с «знала» или «не знала». Скажи мне, и мы поедем, – нетерпеливо ворчу я, чувствуя, как паника во мне нарастает. Я знаю, что услышу сейчас. И это убьёт меня ещё больше.

– В баре недалеко отсюда работает мой друг Келтон, он позвонил мне вчера вечером, когда я была неподалёку.

По телу промаршировали множество мурашек, а пот уже катился вниз по спине.

– Что он сказал тебе? – моё сердце сейчас бьется быстрее, чем у любого человека.

Я вижу, как маска боли, сочувствия и стыда застывает на лице Саманты, но я не могу попросить её остановиться.

– Он сказал, что мой друг сидит в баре, напиваясь до отвала башки, смотрит на фотографию какой-то блонди и говорит с ней, периодически целуя фото. Он также рассказал, что этот парень нарвался на парочку в чёрных косухах и после того, как они надрали ему зад, он ушёл куда-то в сторону кампуса, – слёзы вновь хлынули из её глаз, она практически падает мне в ноги, – я знала, что это Алан, а на фото ты. Нетрудно было догадаться. Но я решила, что вы сами с этим разберётесь. Прости меня, Боже, Грейс. Если бы я только знала…

Она продолжает сквозь слёзы шептать мне извинения и, в конце концов, падает на пол, закрывая лицо руками.

Как я и думала, вина в его смерти полностью лежит на мне. Ненависть и отвращение к себе накрывает меня волной, отчего я также, как и Сам, падаю на пол рядом с ней. Она рыдает, я молчу, уставившись неизвестно куда. Если бы сейчас зашёл врач, то нас бы определили в психушку, но я ещё здесь, как и она, так что мы продолжаем заниматься своими делами.

– Прости меня, – шепчет она, задыхаясь в слезах.

Я не смотрю на неё. И так знаю, что увижу. Это принесёт мне ещё больше боли.

– Не надо. Это не твоя вина.

– Не смей так говорить, – ни с того ни с сего, она начинает кричать на меня. Взяв меня за плечи, она впивается в них ногтями и яростно трясёт меня, – это не только твоя вина! Она общая. Мы все виноваты в его смерти.

– Причём здесь вы, Сам? О какой вашей вине может идти речь? Я врала ему, я врала своему лучшему другу, слышишь? Я разбила его сердце, доверие, жизнь. Я, а не вы.

– Не смей говорить так. Мы все знали обо всём, но молчали. Если бы никто не врал ему изо дня в день, он бы не почувствовал себя человеком, которого все предали, он бы …не умер… – в агонии кричит она, на последних словах затихая.

Минус один человек. Она так же, как и остальные, признала факт его смерти. Осталась одна я – трусиха и лгунья.

– Хорошо, – кто-то говорил, что нужно делать вид, что понимаешь психов, чтобы псих перестал зверствовать, – отпусти мои плечи, подними задницу и пошли. Сегодня не день для разборок.

– Да, ты права. Но мы поговорим об этом, ты же знаешь это? – вставая, говорит она, продолжая держать меня за руку.

Когда я молчу, она вдавливает ногти сильнее, отчего я визжу.

– Да, да, да, я знаю, только отпусти меня, чертова женщина-кошка. Ночью я отрежу твои ногти, клянусь.

– А я уже думала, ты никогда не вернёшься к прежней Грейс, – чуть улыбается она, пока закрывает дверь комнаты.

– Не дождёшься, сучка. Я замучаю вас всех до смерти, и преподам урок Алану на том свете, – мне ни капли не до шуток, но смех – моя защитная реакция. Так должно быть.

Саманта сплетает наши пальцы, пока мы идём к выходу из кампуса и направляемся на парковку.

– Я знаю, что ты доведёшь меня. Уверена, что доведёшь всех, – тихо хихикает она, а затем посылает мне настороженный взгляд, – он уже знает об этом?

Проглатываю горечь.

– Он был рядом со мной, когда ты позвонила.

– Тогда иди, думаю, сейчас он нужен тебе, как никто другой, – она указывает в сторону.

Диего стоит, облокотившись на свою машину, и с сочувствием смотрит на меня, закуривая сигарету. В сердце что-то щёлкает, я отпускаю руку Саманты и бегу к Диего. Он тут же выкидывает окурок и ловит меня, когда я с разбегу прижимаюсь к нему, обвивая руками шею, до которой с трудом дотянулась. Аромат его парфюма, смешанный с мятой и табаком, действием на меня, как слабительное. Как же он мне нужен.

– Спасибо, – найдя в себе смелость, шепчу я.

Он сильнее прижимает меня к себе.

– Я так и думал, что буду нужен тебе сегодня, – хмыкает он мне в волосы.

– Ты всегда будешь нужен мне, Диего.

– Я знаю, – он отодвигает меня от себя и целует в лоб, чувственно касаясь кожи своими мягкими губами, и шепчет,– я люблю тебя.

Честно, я думала, что после вчерашних признаний мы сделаем вид, что ничего не было. Но такой расклад радует меня больше всего.

– И я люблю тебя.

– Делаешь одолжение?

– Говоришь, как Хардин?

– Кто это, чёрт возьми? – хмуро спрашивает он, вглядываясь в мои глаза. Ревнивец.

Обхожу его и залезаю в машину. На улице не май месяц и холодно жутко, тем более прощальная панихида должна вот-вот начаться.

Диего садиться следом.

– Кто. Это. Такой.

– О чём ты?

– Не делай вид, что не понимаешь. Кто такой Хардин? Что за имя вообще такое? – ворчит он.

И впервые за сегодня я улыбаюсь.

– Прекрати, милашка. Это персонаж книги. Поехали скорее, я хочу успеть туда к началу, а не к концу.

Диего закатывает глаза, но все же без слов заводит мотор машины и везёт нас на кладбище.

– Ты сидишь здесь, – белокурая девочка, чьи волосы были сплетены в небрежную косу, но, кажется, всё было ей к лицу.

Алан непроизвольно дёрнулся от звука её голоса, который так ласкал слух, что ему хотелось петь, улыбаться и забыть все обиды к матери. Он сам не понял, как начал улыбаться.

– Один, – продолжила она, и он только сейчас заметил, что всё это время стоял и молчал, глупо улыбаясь ей в глаза.

Прочистив горло, Алан решил, что пора показаться мужчиной:

– Я думал.

Неплохое начало, но это не произвело никакого впечатления на девочку.

– И о чём же? Если что-то интересное, то поделись, а если нет, то прекрати быть парнем без яиц.

– Парнем без яиц? – ахнул Алан, – кто тебя научил таким словам? Моя мама запрещает говорить мне даже «чёрт».

– Мой отец научил меня этому. Он часто ругается, но разве имеет мой возраст к этому какое-то отношение? Я рано или поздно начну ругаться так же, как и он, как и твоя мама или моя.

Алан нахмурился. По-честному, он даже не думал о том, что когда-нибудь будет сквернословить. Он знает, что его отец даст его поджопник за любое матерное слово.