Онлайн книга «По велению Чингисхана»
|
Без шума и пышных церемоний принял Тэмучина хан Алахыс. Сразу приступил к сути дела. А получалось так, что западные соседи – тангуты, по слухам, начали подготовку к военному походу и поход этот известно против кого. Удалось узнать и мотивы этого намерения: «…если сегодня не усмирим Тэмучина и его псов, вскормленных человеческим мясом, если не рассечем их медные лбы, не вырвем шилообразные языки и железные сердца, то придет конец нашей свободе, все превратимся в его челядь. Нужно объединиться и напасть на них врасплох! Они разбегутся на десять сторон! Нельзя упускать победы из рук! Пусть поможет нам Бог…» – Это Лунг-Судургу старается? – догадался Тэмучин. – Всякое старание да будет вознаграждено! А ты почему не с ним, Алахыс? Алахыс жевал кончик уса, что говорило о крайней его возбужденности и беспокойстве. А скрывать ему было нечего: слишком уж бурно шел передел Степи и ее людей. Нужно было принимать сторону здравомыслия. Алахыс был не глуп, когда выбрал союзником Тэмучина. Не совершил он глупости и в этот вечер, говоря искренне то, что думал: – Лунг-Судургу обошел меня своим посланием, хан. Я вижу за этим справедливое недоверие ко мне, и первое, что он сделает, – нападет на нас, онгутов! Разве ты не так думаешь? Тэмучин поощрительно кивал: это очевидно. Мысли его уже заострились и изготовились к вожделенному бою, и он уже слушал собеседника вполуха, пока не вспыхнул весельем взгляд, осмысленный каким-то важным решением. – …Я с трудом удерживаю согласие между племенами своего народа: бесполезные споры стали любимой потехой моих людишек! Скорей успокоятся ослы, связанные хвостами и гонимые в разные стороны, чем два наших заядлых спорщика поймут: чего же они хотят? И у каждого – своя правда! Как мы будем воевать с тангутами, если они навалятся? Путь к спасению один: союз с тобой. Я дал тебе слово – отдал тебе голову. Назад она не прирастет! – говорил Алахыс, играя темляком сабли, сработанной китайскими мастерами. – Горе вождю, который в смутное время правит разнородным и обольщенным гордыней народом. – Они уже забыли, что ты спас их от найманов, когда заключил союз со мной?.. – Ты ведь знаешь: людская память – дырявое сито… Многие – за союз с тангутами! Спорят, хватаются за сабли, забывают, что тот, кто достал саблю из ножен больше, чем на треть, обязан пустить ее в дело! Так скоро дойдет и до кровопускания! – Кто хочет во имя неведомого лучшего промотать привычное хорошее, тот всегда получает лишь кости обглоданные и лохмотья драные, – усмехнулся Тэмучин, поблескивая глазами и поерзывая от нетерпения: он быстро постигал суть и все в нем требовало поступка. – Ты ведь пригласил на курултай Лунг-Судургу? Мне хочется почитать на этом лице знаки его хитромудрой судьбы! Оба хана посмеялись от души. – Лунг-Судургу должен вот-вот приехать! Конечно же, я пригласил этого лиса, чтобы показать ему: я его будто бы не опасаюсь, – все еще улыбаясь, сказал Алахыс. – Мне с тобой ничего не страшно, Тэмучин… «Такое мог сказать лишь очень доверяющий мне человек», – подумал Тэмучин. – Такой, кто не боится сознаться в слабости…» «Я не прошу мне верить… – говорил ясный взгляд Алахыса. – Время и дело – они все расставят как надо…» * * * И вот два вождя – Лунг-Судургу и Чингисхан, которым ближайшее время сулило смертельную схватку, сели рядом на один белый войлок. Оба они понимали свое грядущее противостояние, но беседовали спокойно и миролюбиво, боясь неверным словом повредить тонкую ткань многовековых обычаев: оба они были гостями в сурте Алахыс-Хоро-Тэгина. Как бы из соображений вежливости Лунг-Судургу поинтересовался нынешним положением найманов, подробностями гибели Тайан-хана, тем, какая участь ждала бы его среди монгольского народа, будь он сегодня жив. Тэмучин ответил как есть: найманы остались жить своим укладом и на своих землях, а Тайан-хан, если бы его участь была иной и он не покинул срединный мир, остался бы правителем найманов. Но его улус стал бы частью большого ила. Коричневые в крапинку собачьи глаза Лунг-Судургу, когда он забывал следить за их выражением, смотрели на собеседника хитро, словно говорили: ври-ври… Все врут, и ты ври… Ври и дай соврать другому, раз уж такая у нас игра… И все же его смутило то, что услышанное из первых уст точь-в-точь совпадало со слухами, рыскающими по степи. Так что же это: правда или красивая байка, изготовленная и распространяемая самими же монголами? Тэмучин забавлялся с ним, ни единой гримасой не выдавая свое-го веселья: лицо его было торжественно-печальным и озабоченным. – Что слышно о Джамухе? – спросил Лунг-Судургу. – За два дня до моего приезда сюда Джамуху сдали моему мэгэну, стоящему на южной границе… – Как?! Кто?! – в знак искреннего удивления Лунг-Судургу прижал правую руку к сердцу. – Вот это новость! Тэмучин пояснил хладнокровно: – Его сдали свои же предатели-турхаты. Алахыс сидел, смиренно опустив глаза, и только рука, потирающая руку, могла выдать его волнение, которое, впрочем, и не нужно было скрывать. – О, небо! – сокрушался Лунг-Судургу, постукивая себя кулаком о колено и поцокивая языком: – И я когда-то встречался с Джамухой на курултае у найманов! Могу сказать: великого ума человек! Алахыс счел нужным сказать: – Ум может вознести человека, как беркут ягненка, высоко-высоко, а потом сбросить вниз! Джамуха – сухой хворост вблизи костра: дунет ветер посильней – он и вспыхнет. А красным словом он может из песка пустыни веревки вить – это да… Ты бы доверился ему? – обратился он к хану тангутов. Тот ответил без раздумий: – О да! Если бы его стреножить! – уже хотел засмеяться своей шутке, когда Тэмучин продолжил: – Я приказал снести головы его турхатам. Они осмелились поднять руку на собственного гур хана. Им не надо жить больше… – Ух-се! – сглотнул слюну Лунг-Судургу и поджал губы стремечком. – Это не совсем правильно: кто же станет приводить к тебе твоих врагов? Враг должен быть наказан сильным властелином!.. А? – и он обернулся к Алахысу, но тот повернул лицо к огню очага и сказал: – Вождь, возносящий предателей, – сам будет предан… Казалось, что Лунг-Судургу утратил всю свою многозначительность и чинность, его глаза заметались словно черные мышата, свалившиеся в яму. – А как же ты обойдешься с самим гур ханом? – не удержался он от любопытства. – Его ты не числишь среди предателей, Тэмучин? – Он слишком простосердечен для того, чтобы быть предателем, – как нечто само собой разумеющееся и известное всем ответил Тэмучин. Потом сделал паузу и в упор глянул в глаза Лунг-Судургу. – А я слишком хорошо и очень давно знаю гур хана Джамуху… Если бы я не верил ему, то не верил бы и себе… Утолено твое любопытство, хан? – Ты предложил ему мир и… должность? – уже не стеснялся столь бурно проявляемого желания знать Лунг-Судургу. – Если так, то, уверяю, м-м… это опасно… м-м… |