Онлайн книга «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу»
|
В углу комнаты вдруг что-то зашуршало и затрещало, тихо, но неприятно, с угрозой. Одновременно спальня осветилась, как будто кто-то включил лампочку. Медленно Бану повернулась и увидела раскалённый шар, паривший возле электрической розетки, из которой, должно быть, и появился. Оцепенев от страха, Бану наблюдала за шаром. А тот вдруг задрожал на месте, как будто вздохнул, и плавно двинулся в сторону окна, возле которого стояла Бану. Та, вспомнив о правилах поведения с шаровой молнией, так же плавно, стараясь обуздать желание броситься прочь со всех ног или прихлопнуть молнию одеялом, начала отходить в сторону. Упершись спиной в стену, Бану замерла. Шар, повисев несколько секунд над Бану – она почувствовала, как все её волосы потянулись навстречу ему и чуть не загорелись, – вылетел в окно и умчался в сторону бульвара. Бану перевела дыхание и закрыла окно. Звуки грозы теперь раздавались как будто сквозь мешок ваты. Тупая боль в животе, не покидавшая её в последнее время ни на минуту, поутихла. Только теперь Бану поняла, как сильно она отравляла ей существование, хотя Бану и привыкла к ней настолько, что почти перестала замечать. Ко всему можно привыкнуть, и только любовь, подобно орлу, клюющему печень Прометея, каждый раз доставляет свежие, неизменные страдания. Пора было снимать приворот. Она с трудом дозвонилась до Лейлы – та была на каких-то похоронах. – Ну чего тебе? – раздражённо зашипела она в трубку. – Я звук забыла отключить на телефоне, и он зазвенел на весь дом! – И что, мертвец встал? – Нет. – Тогда чего ты беспокоишься? Оставь мёртвых мёртвым и спасай живых, пока они ещё живы! Тем более что это твоя профессиональная обязанность. – У тебя опять Веретено в горле застряло? – Всё гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. И даже гораздо хуже, чем могла себе представить я. – А так разве может быть? Ну ладно, тогда я скоро приеду. Бану с облегчением дала отбой и начала звонить Мансуре: та уже вернулась домой из Англии. – С тебя всё началось, – сказала Бану подруге, – и ты просто обязана мне помочь с этим справиться. Мансура не возражала: в конце концов, не расскажи она подругам о сальсе, ничего не случилось бы. Поэтому она отложила несколько встреч и явилась к Бану спустя полчаса. Пока ждали Лейлу, Бану рассказала Мансуре некоторые подробности своей любовной эпопеи, которые ускользнули от подруги в ходе неровной, обрывочной и полной истерики переписки по интернету. Когда пришла Лейла, запыхавшаяся и недовольная, Бану выложила самую последнюю новость. – Ну, – после долгого шокированного молчания заговорила Лейла, – теперь, во всяком случае, мне ясно, что это не ты дура, а он – злобный шаман. – Сделай на него тоже приворот! – предложила Мансура. – Вот ещё, это унизительно! – возмутилась Бану. – Вообще да, пусть тебя любят за то, что ты такая классная, а не за приворот. – Спасибо, конечно. Но пусть лучше вообще меня оставит в покое. Неужели он за тридцать манатов в месяц готов меня со свету сжить? – Может, не в деньгах дело, – разумно предположила Лейла. – Ему, наверное, хочется, чтобы вокруг него всегда были поклонницы. Может, какая-то детская психологическая травма. Мы как раз проходим… – Ай, перестань. Вы, случайно, не проходите снятие приворотов? – Можно сделать лоботомию. – Ему или себе? – Обоим. – Её уже давно не делают, умник! – Тогда думай сама, – обиделась Лейла и полезла в интернет. Бану опустила голову и спрятала лицо в ладонях. – Не верю, что это происходит со мной. – Всё ужасное с кем-нибудь происходит, – отозвалась Лейла, прокручивая в компьютере какой-то список. – Что ты там делаешь? – Мансура заглянула ей через плечо. – Отвороты ищешь? – Они тут все какие-то… православные. Церковные свечи, «Отче наш», всякое такое. – Нет, это не годится! – трагически воскликнула Бану. – Только не те, где надо себя «рабой» называть! Хватит с меня рабства. И вообще, я – оголтелая язычница! – Так, так, так, – бормотала Лейла, орудуя мышью. – Тут, походу, отвороты на соперниц везде, а на себя нет, никто не хочет разлюбить, раз уж повезло влюбиться. А, стой, стой, кажется, что-то… Три длинноволосые головы склонились над монитором, где на зловещем чёрном фоне белыми буквами был описан ритуал. Ночь выдалась прозрачная. Луна только что перешла в третью четверть, и простой глаз всё ещё воспринимал её как идеальный круг на небе. Девушки жгли сорняки и высохшие лозы виноградника на участке перед домом: Лейла великодушно предоставила для сегодняшней ворожбы свою дачу, и они втроём снова собрались здесь, спустя почти год с того дня, когда у подруг возникла роковая идея заняться сальсой. Мансура слонялась вокруг костра, утаптывая и выравнивая землю. Бану сидела на скамейке, полной заноз, под инжировым деревом, а Лейла прыгала вокруг неё, размахивая ведёрком с водой, как кадилом, и бормотала названия разных болезней и органов на латыни, изображая экзорциста. Над костром вращалась, будто смерч, туча обезумевших от жажды крови комаров. Один отделился от стаи и вонзил свой хоботок в Бану, и, как только его просвечивающее тело наполнилось кровью, упал замертво. Искры костра взмывали в ночное небо, и когда Бану смотрела на них сквозь пальцы сложенных рук, ей казалось, что в небе, как сотни лет назад, горят звёзды. – Ну всё, можно начинать. – Мансура закончила чертить палкой на земле. Бану поднялась с места. Глянула на почти полную луну, висевшую над забором соседского дома, словно голова, насаженная на пику, взяла ведро с водой, фруктовый нож и подошла к костру. Костёр полыхал в центре большой спирали, которая вела к нему наподобие лабиринта. Бану пошла по спирали, с каждым витком всё сильнее ощущая жар огня. Когда нарисованная тропинка закончилась, Бану остановилась и подняла нож. – Давай! – крикнула Лейла. Бану боязливо осмотрела острое лезвие, покрытое разноцветными разводами. – Не трусь! Крепко зажмурившись, Бану что есть силы полоснула по ладони ножом и вздрогнула от боли. Горячая кровь побежала по запястью, обжигая кожу. Бану направила струйку крови в костёр, и капли зашипели, испаряясь. Сильно запахло железом. – Как кровь моя горит, так и любовь моя пылает, мучительная, беспощадная, жгучая, – пробормотала Бану, чувствуя себя на редкость глупо. – Как этот огонь я водой заливаю, так и любовь свою гашу. – Она вылила воду из ведра на костёр, и её лицо обдало паром. Стало темно, и только окна дома приветливо светились. – Ну что, как? – Лейла нетерпеливо подскакивала на месте. – Не знаю. Я ничего не чувствую, и у меня болит рука. Мансура с лёгким содроганием посмотрела на рассечённую ладонь Бану, а Лейла – с нескрываемым интересом. Бану же почувствовала, как ночь смыкается над её головой, становясь намного темнее. Бросив взгляд на окна дома напротив, она поняла, что это всего лишь соседи погасили у себя свет. Ей стало совсем неуютно. В довершение всего с остывающей крыши над их головами раздалось жуткое уханье совы. С минуту девушки стояли неподвижно, окаменев от неожиданности и ужаса, а затем Бану сказала робко: |