Книга Скажи мне все, страница 97 – Камбрия Брокманн

Джон не говорит ничего. Он ни слова не сказал про Макса после того несчастного случая. Сразу после Дня Выпускника он на пару недель уехал домой, чтобы побыть со своей семьей. С семьей Макса. И я больше не могу понимать его мысли.

Руби смотрит на него.

– Ты можешь ненадолго оставить нас?

Джон переводит взгляд на меня, лицо у него мрачное. В его глазах читается нечто, похожее на намек. Я смотрю в эти глаза, пока он не отводит взгляд.

– Конечно, – отвечает Джон, поворачивается и уходит.

Мы с Руби остаемся одни. Стоим перед деревом, склонив голову, и смотрим на блестящую новенькую табличку на стволе.

Она заговаривает первой.

– Помнишь, как я когда-то возмущалась тем, что он постоянно сидит здесь, даже в минусовую температуру? – Убирает прядь волос за ухо и продолжает. – Я не говорила тебе, но я налетела на него, когда уходила с Бала Последнего Шанса. Я думала, что он все еще злится на меня, но он не злился. Посмотрел на меня и спросил, не хочу ли я потанцевать.

Я смотрю на табличку и чувствую, как горло мое опять сжимается. Руби рассказывает дальше:

– Но я сказала ему, что мне нужно идти. Я больше не могла быть среди людей в ту ночь, притворяясь, будто счастлива, хотя мне было совсем не весело. Я хотела сказать ему… но не сказала.

– Сказать ему что? – спрашиваю я.

– Что я тоже люблю его. И что мне очень жаль.

Я изо всех сил стискиваю зубы так, что из десен на язык течет кровь. Руби складывает руки на груди и вскидывает голову.

– Думаю, мне пора перестать так сильно волноваться насчет того, что думают другие люди, прекратить бороться с тем, кто я есть на самом деле. Я намерена постепенно принять это. И, кстати, я решила ехать в Шотландию, – добавляет она, и я вижу проблеск той девушки, с которой познакомилась на пикнике первокурсников – девушки, лицо которой сияло, излучало силу и потенциал. – Я улетаю завтра, так что хочу попрощаться.

* * *

Последний пункт из списка дел, оставшихся у меня в Хоторне, – это Хейл. Он перестал писать мне несколько месяцев назад, сдавшись после того, как я ему ничего не отвечала. Я старательно избегала встречаться с ним в кампусе и опускала глаза в пол, когда мы пересекались на факультете английского языка. После того как сменила научного руководителя, я удалила Хейла из своей жизни.

Он стоит вместе с выпускниками, но я ловлю его взгляд, и он отходит, что-то им сказав.

– Привет, – говорит он мне. – Хорошая речь.

Листья дерева шелестят на ветру, солнечные пятна играют на его лице и груди.

Хейл улыбается, но в этой улыбке читается горькое смирение.

– Спасибо, – говорю я. Мантию держу переброшенной через руку, и ветерок колышет мое белое платье, принося облегчение.

– В чем дело? – спрашивает Хейл. Мне нравится это в нем и всегда нравилось. Он всегда переходит к главному, не отвлекаясь на разную светскую чушь.

Я заранее отрепетировала то, что должна сказать ему; перекатывала эти слова в голове, пока они не сделались гладкими.

– Извини, – говорю я. – За то, что не отвечала тебе.

– У тебя отлично получалось избегать меня. – Он почти улыбается. – И ты сменила научрука. – В его голосе не слышно злости и обвинения, только боль.

– Да, прости.

Я не знаю, что еще сказать.

– Малин, – произносит Хейл, делая шаг ко мне, и берет меня за запястье – легко, нежно. Мне не нравятся отчаянные нотки в его голосе. Я сломала и его тоже. – Я знаю, что это имеет какое-то отношение к тому, что случилось в ту ночь.

Я снова слышу удар и хруст ломающихся костей и смотрю в сторону двора, где обнимаются несколько девушек в белых платьях.

Он сейчас так близко, нас разделяет всего пара дюймов…

– И я знаю, что ты что-то чувствовала ко мне и что нам было хорошо вместе. Это было настоящим, верно?

– В том-то и дело, – отвечаю я, прерывая его и снова фокусируясь на текущем моменте. Вспоминаю, что должна сделать. – Я не способна чувствовать ничего.

– То есть как это вообще?

– Ты не можешь понять, потому что ты нормальный.

– Нормальный? Кто хочет быть нормальным? Нормальность – это скучно, – возражает Хейл. Настойчиво и уверенно. – Почему ты отталкиваешь меня?

– Потому что я ничего не чувствую, – говорю я. Голос мой звучит резко, и эта резкость придает мне уверенности. – К тебе.

Скрещиваю руки на груди и оглядываюсь по сторонам, надеясь, что он сдастся и уйдет.

Спустя несколько секунд я вижу: Хейл принял это. Он подается ко мне и целует меня в щеку, потом отпускает мое запястье и уходит прочь. Это последний раз, когда я вижу его. Та странная энергия, что текла между нами, до сих пор присутствует, но я не хочу ее.

* * *

К тому времени, как мне исполнится сорок лет, я убью пять человек. Но образ лишь одного из них будет преследовать меня.

Макс был слишком хорошим. Джон ненавидел это в нем, ненавидел, что у Макса есть моральный компас. У Макса была счастливая семейная жизнь, родители, поддерживавшие его, любящая сестра. Художественный талант. Внимание Руби. Мое внимание. Джон хотел быть Максом, хотел, чтобы его уважали и любили, но это было не в его натуре. Он пытался скрыть свое истинное «я», и со всеми остальными ему это во многом удалось. Но я увидела его насквозь в самый первый день. Нельзя скрыть злобу. Только не от меня.

Полагаю, что потенциал Джона к тому, чтобы стать хорошим человеком, был уничтожен его отцом. Я знаю, что плохое детство может действительно все испортить. Некоторые из нас избегают этого, другие – нет. Джон был сломлен, Макс – нет. Чем сильнее становился Макс за годы нашей учебы в Хоторне и чем больше он дистанцировался от Джона, тем увереннее становился. Джон больше не мог управлять им, и это доводило его до бешенства. Свою злость и обиду он вымещал на Руби. Он причинял боль тем, для кого был самым близким человеком, потому что знал, что они ему всё простят.

Я хотела бы, чтобы Макс не был таким неравнодушным. Этот компас стал его слабостью и привел к гибели. Я не нуждалась в защите, но он этого не знал. Он не был в этом виноват. Макс жил в тени, как и я. Нам было хорошо вдали от яркого света, здесь мы могли быть самими собой. Наша дружба существовала за кулисами.

Он был моим единственным другом, человеком, который обо мне заботился, даже когда я проявляла худшие свои черты. Я всегда считала, что человеком, которого я искала, была Руби. Моя лучшая подруга. Да, я всегда была рядом с ней. Но она не была рядом со мною. А Макс был. Он был моим истинным другом.

Другие, кому я принесу смерть, заслуживают этого – как Джон. После случая с ним я не сделаю ни одной ошибки. Я научилась, я стала искуснее.

Я покончила с неравнодушием. Через минуту или две я ухожу прочь, обратно к дому, к своим родителям, чтобы упаковать свою прежнюю жизнь и отправиться навстречу новой. И я не чувствую ничего, кроме, возможно, раздражения на всех этих людей, которые считают, будто знают меня, которые всегда говорят мне, кто я такая, напоминают о том, почему меня должно заботить их мнение.