Книга Трудно быть человеком, страница 45 – Мэтт Хейг

– Совсем как у кита ^[11].

После мы пошли в ресторан. Он назывался «Титос». Я взял хлебный салат «панцанелла». В нем оказались анчоусы. Анчоус – это рыба, поэтому первые пять минут я потратил на то, чтобы аккуратно выбрать маленькие тельца и сложить их на краю тарелки, безмолвно горюя об их участи.

– Тебе как будто понравилась пьеса, – сказала Изабель.

Я решил соврать:

– Понравилась. Да. А тебе?

– Нет. Ужасная постановка. По-моему, принципиально неверно брать на роль принца датского садовника из телесериала.

– Да, – сказал я, – ты права. Никудышная постановка.

Изабель рассмеялась. Никогда не видел ее такой радостной. Такой спокойной за меня и Гулливера.

– А еще в ней много смерти, – сказал я.

– Да.

– Ты боишься смерти?

У Изабель сделался смущенный вид.

– Конечно, я до смерти боюсь смерти. Я отошедшая от церкви католичка. Смерть и чувство вины. Это все, что у меня есть.

Католицизм, как я выяснил, это вид христианства для людей, которым нравится сусальное золото, латынь и вино.

– По-моему, ты отлично держишься. Учитывая, что в твоем теле уже начался медленный процесс деградации, в итоге приводящий к…

– Ладно, ладно. Спасибо. Довольно о смерти.

– Но я думал, тебе нравится размышлять о смерти. Поэтому мы и пошли на «Гамлета».

– Мне нравится смерть на сцене. А не вприкуску к пенне аррабиата.

Люди входили и выходили из ресторана, а мы с Изабель всё разговаривали и пили красное вино. Она рассказывала о курсе, который ее уговаривают читать в следующем году. «Первые цивилизации на Эгейском побережье».

– Они пытаются загнать меня все дальше и дальше в прошлое. Наверное, хотят этим что-то сказать. В следующий раз попросят рассказать о первых цивилизациях диплодоков.

Изабель рассмеялась, поэтому я тоже рассмеялся.

– Нужно издать тот роман – сказал я, пробуя зайти с другой стороны. – «Выше неба». Он очень хороший. По крайней мере начало.

– Не знаю. Там слишком много личного. Такой у меня был период. Я жила в потемках. Это было, когда ты… ну, ты понимаешь. Теперь всё позади. Я чувствую себя другим человеком. И даже муж у меня как будто другой.

– Напиши что-то еще.

– О, не знаю. Где взять идею?

Я не стал говорить, что у меня уйма идей, которыми я мог бы с ней поделиться.

– Мы уже сто лет этого не делали, правда? – сказала Изабель.

– Не делали чего?

– Не говорили. Вот так. Такое чувство, будто у нас первое свидание или что-то в этом духе. В хорошем смысле. Мы как будто знакомимся друг с другом.

– Да.

– Боже мой, – мечтательно проговорила Изабель.

Она опьянела. Я тоже, хотя не допил еще и первого бокала.

– Наше первое свидание, – продолжала она. – Помнишь?

– Конечно. Конечно.

– В этом самом ресторане. Только тогда он был индийский. Как его?.. «Тадж-Махал». Ты предложил его, когда мы договаривались по телефону, а меня не особенно порадовал вариант посидеть в «Пицца Хат». В Кембридже тогда не было даже «Пиццы Экспресс».

Бог мой… двадцать лет. Не верится, да? А еще говорят, что память сжимает время. Тот день запомнился мне навсегда. Я опоздала. Ты прождал меня час. Под дождем. Мне показалось, это так романтично.

Изабель устремила взгляд вдаль, как будто двадцать лет материальны и их можно увидеть, сидя за столиком в углу зала. А я смотрел в ее глаза, блуждавшие где-то в бесконечности между прошлым и настоящим, счастливые и печальные, и отчаянно хотел быть человеком, о котором она говорит. Тем, кто двадцать лет назад не побоялся дождя и промок до нитки. Но я не был этим человеком. И никогда им не буду.

Я чувствовал себя Гамлетом. Я не имел ни малейшего понятия, что мне делать.

– Наверное, он любил тебя, – сказал я.

Изабель очнулась от грез и внезапно насторожилась.

– Что?

– Я, – исправился я, не поднимая глаз от медленно тающего мороженого с лимонным ликером. – И я по-прежнему тебя люблю. Так же, как и тогда. Просто, понимаешь, я смотрел на наше прошлое как будто со стороны. С расстояния времени…

Изабель протянула руку через стол и сжала мою ладонь. В тот миг я мог вообразить себя настоящим профессором Эндрю Мартином, так же как садовник из телевизионного сериала мог вообразить себя настоящим Гамлетом.

– Помнишь, как мы сплавлялись по речке Кэм? – спросила она. – Когда ты свалился в воду… господи, мы были совсем пьяные. Помнишь? Когда мы еще жили здесь, до приглашения из Принстона и переезда в Америку. Весело было, да?

Я кивал, но чувствовал себя неуютно. Кроме того, мне не нравилось, что Гулливер так долго один. Я попросил счет.

– Слушай, – сказал я, когда мы вышли из ресторана, – я чувствую, что обязан кое-что тебе рассказать…

– Что? – спросила она, глядя на меня. Она ежилась на ветру и держала меня под локоть. – Что такое?

Я глубоко вдохнул, наполняя легкие и надеясь почерпнуть смелости в азоте или кислороде. Я мысленно проговорил то, чем предстояло поделиться.

Я не отсюда.

Вообще-то я даже не твой муж.

Я с другой планеты из другой солнечной системы в далекой галактике.

– Дело в том… понимаешь, дело в том…

– Думаю, нам лучше перейти на другую сторону, – сказала Изабель, дергая меня за рукав. По тротуару навстречу нам двигались два силуэта – орущие друг на друга мужчина и женщина. Так мы и сделали: стали переходить улицу под углом, отражающим соотношение скрытого страха и поспешного бегства. Этот угол, как и везде во Вселенной, составлял 48 градусов относительно прямой, по которой мы двигались раньше.

Где-то посредине пустой дороги я обернулся и увидел ее. Зои. Женщину из больницы, с которой мы познакомились в мой первый день на этой планете. Она по-прежнему кричала на громадного, мускулистого, бритоголового мужчину. На лице у мужчины была татуировка в виде слезы. Я вспомнил, как Зои признавалась, что любит жестоких мужчин.

– Говорю тебе, ты не прав! Это ты сдвинутый! Не я! Но если тебе нравится разгуливать в виде такой примитивной жизни, на здоровье! Делай как знаешь, идиота кусок!

– Соска замороченная!

И тут она увидела меня.

– Это вы, – сказала Зои.

– Ты ее знаешь? – шепотом спросила Изабель.