Книга История сироты, страница 68 – Пэм Дженофф

Затем похороны заканчиваются, и мы идем обратно к цирку, медленно, долго. Колокол вдали бьет одиннадцать. Я в последний раз оглядываюсь на кладбище.

Пока мы обходим город по самому его краю, я вижу фургоны и грузовики, поднимающиеся по крутой дороге вверх к рыночной площади, детей, которые идут в школу чуть менее резво, чем раньше. Где же Люк? Даже сейчас я не могу не думать о нем и его предложении убежать вместе. Тогда, несмотря на то что я сказала «нет», я почувствовала, как вдали забрезжила надежда. Жизнь, которая могла бы быть у нас. Кажется, теперь она, как и все остальное, ушла в небытие.

Я не видела его с той ночи, когда арестовали Петра, и в коробочке под вагоном, которую я проверяла по утрам последние два дня, не было записок. Я надеялась, что он появится на похоронах, чтобы отдать дань уважения, но он не пришел. Возможно, он чувствовал, что ему не будут рады, что Астрид может снова обвинить его в том, что случилось.

Когда мы подходим к цирку, мы не возвращаемся в поезд, но разбредаемся по заднему двору, как дети, потерявшие родителей.

– Нам нужно репетировать, – говорит Герда. Я почти забыла об этом: сегодня вторник, вечером будет представление. Билеты проданы, придут зрители.

– Но у нас нет ведущего, – говорит одна из наездниц. Все кивают. Сложно представить, как мы будем выступать без герра Нойхоффа. Петр мог бы заменить его, но и его здесь теперь нет.

– Я могу, – говорит Эммет. Все смотрят в его сторону с опаской. У него не тот характер, чтобы завладеть вниманием зрителей. Я никогда не видела, чтобы он хоть одной ногой ступал на арену. Но выхода нет. – Это только на один день перед отъездом, – добавляет он. – Потом мы придумаем что-нибудь еще.

– На один день? – спрашивает Хельмут, дрессировщик. – Что ты хочешь этим сказать? Мы ведь должны оставаться здесь до пятницы перед тем, как поедем в следующий город.

Я вспоминаю, что Астрид говорила, что мы будем в Тьере три недели, после чего поедем дальше, и до этого остается еще несколько дней.

– После сегодняшнего представления мы пакуем вещи, – отвечает Эммет. – Сносим все. Не едем в следующий город. – У меня по коже бегут мурашки. – Мы возвращаемся обратно, на стоянку рядом со Страсбургом, в Эльзасе и Лотарингии. – Он сообщает плохие новости так, будто выкладывает козырь на стол.

В толпе раздаются вздохи. Сегодня. Это слово пулей проносится в моей голове. Эммет говорил, что цирк отправят обратно, но я не думала, что это и правда случится так скоро. Я оборачиваюсь к Астрид, надеясь на поддержку, но она стоит молча, как будто ничего не слышала.

– Эльзас, – бормочет один из акробатов. – Это, считай, Германия.

Я вспоминаю, что сказала мне Астрид о том, как герр Нойхофф пытался найти способ остаться во Франции.

– Можем ли мы оспорить это решение? – осмеливаюсь спросить я.

Эммет качает головой.

– Отец пытался оспорить приказ до того, как все случилось. На запрос ответили отказом.

Учитывая арест Петра и то, что произошло, нам не дадут послаблений. А Эммет не борец, он всегда выбирает путь наименьшего сопротивления. Мы не можем рассчитывать на то, что он снова будет просить об отсрочке. – Поэтому мы будем выступать в Эльзасе.

Я замираю, меня охватывает страх. Я не должна быть так близко к Германии с Тео. Но я не могу бросить Астрид, особенно теперь.

– Но что же с теми городами во Франции, в которых были запланированы представления? – спрашиваю я. Люди поворачивают головы в мою сторону. – Если мы начнем отменять представления, нас не позовут в следующем году. Подумай о том, сколько денег мы потеряем.

– В следующем году? – смеется Эммет, бурно жестикулируя. – Цирк умирает, Ноа. Денег нет. Мы потеряли ведущего, немцы забрали нашего лучшего артиста.

Глухой звук, даже не всхлип, застревает в горле Астрид. Эммет продолжает:

– До какого-то момента они нам потакали. Но это конец, и не важно, будет он сейчас или через пару месяцев. Как долго, по-твоему, это могло продолжаться?

– Мы должны продолжать, – говорит Астрид. Это первый раз, когда она заговорила с тех пор, как все произошло, и ее голос лишен былой силы.

– Чтобы спасти тебя? – резко отвечает Эммет.

– Чтобы спасти всех нас, – возражаю я, – включая тебя. Ты знаешь, что немцы делают с теми, кто укрывает людей? – Я делаю шаг назад, испугавшись, что сказала больше, чем должна была.

У Эммета расширяются глаза.

– Мы будем выступать до конца сезона там, где нам велели, – смягчается он. – Во всяком случае, пока мы можем себе это позволить. Папа оставил не так уж много.

Артисты начинают перешептываться. Конечно, мы скорбим по герру Нойхоффу и будем скорбеть еще долго. Дыра, которая образовалась после такой потери, огромна. Но есть и практическая сторона вопроса: как цирк будет существовать без него? Сможет ли?

– Твой отец ведь наверняка имел страховку? – спрашивает Хельмут.

Все с надеждой смотрят на Эммета, который неловко переминается с ноги на ногу.

– Боюсь, отцу пришлось обналичить ее прошлой зимой. Нужны были деньги на разные издержки.

– Он говорит правду, – тихо произнесла Астрид. «Это даже к лучшему», – думаю я. Деньги все равно перешли бы к ближайшему наследнику, Эммету, и он не потратил бы их на благо цирка.

– Однако есть завещание, – продолжает Астрид. Ревность отражается в глазах Эммета, он не знал о делах своего отца, а Астрид знала. – И в нем есть положение о том, что цирк нельзя продавать.

Кто-то позади меня с облегчением выдыхает. Никто не купит цирк в такие времена, но если бы это было возможно, Эммет продал бы его и сбежал при первой возможности.

– Это просто нелепо! – взрывается Эммет. Он думал, что все, что останется, будет принадлежать ему, что у него будет полная свобода действий. Такого он не ожидал.

– Также оно предусматривает, что артисты остаются на своих местах, если нет претензий к их работе.

– Теперь, по крайней мере, на одного артиста меньше, – холодно говорит Эммет, скрестив руки, нанося свой последний удар.

Астрид кажется пораженной этим и не отвечает. Я пытаюсь приобнять ее, но она отталкивает меня и уходит.

– Нет, – говорит она, когда я пытаюсь последовать за ней. Она поднимает руку, останавливая меня.

– Я подготовил для всех поздний завтрак, – сказал Эммет, желая закончить обсуждение.

Не произнося ни слова, мы идем в палатку, где готовят еду. Запах сосисок и насыщенный аромат свежесваренного кофе щекочут мне нос. Работники кухни, которые оставались работать во время похорон, сервировали роскошный завтрак, такого у нас не было с момента, как мы въехали во Францию: яйца и даже немного настоящего масла – еда, которая должна нас утешить. Я молча оглядываю стол, как обычно примечая, что я смогу отложить, чтобы отнести Тео.