Книга История сироты, страница 76 – Пэм Дженофф

Я писал маме и папе на протяжении многих месяцев, но не получил ответа. Не знаю, слышала ли ты, прости, что пишу тебе об этом, но они умерли в лагере, в Польше.

– Ох! – Я закрываю ладонью рот, чтобы не дать всхлипу вырваться наружу. В глубине души я уже давно знала, что моим родителям не удалось спастись, но все-таки цеплялась за надежду, что они могут быть живы. Теперь я столкнулась лицом к лицу с правдой, и это гораздо больнее.

– Что такое? – спрашивает Ноа. Она наклоняется, чтобы прочитать письмо из-за моего плеча. А потом обнимает меня обеими руками и начинает нежно укачивать меня.

– Астрид, мне жаль, мне так жаль.

Я не отвечаю, молча сижу, привыкая к мысли о том, что самое страшное, чего я так боялась, – это правда.

– Но здесь есть продолжение, – мягко говорит Ноа через несколько секунд. Она указывает на мятую бумажку, которая лежит у меня на коленях, направив палец на пару строк, которые я не дочитала, узнав об участи своих родителей. Я качаю головой. Я не могу читать. Она берет бумажку и, прочистив горло, начинает читать вслух:

Ноа отдает мне записку обратно, а я пытаюсь обработать всю эту информацию. На конверте официальные марки из Берлина. Жюль отправил его на адрес, по которому когда-то проживали мы с Эрихом. Эрих, видимо, прочитал письмо и отправил его дальше курьером, сделав все возможное, чтобы оно дошло до меня. Он отправил его на адрес дома моей семьи в Дармштадте, зная, что я когда-нибудь пойду туда. Но этот дом больше не принадлежит моей семье, поэтому почтальон, видимо, отправил его в дом Нойхоффов. Возможно, Хельга, которая оставалась там, чтобы присматривать за домами для зимовки во время тура, исправила мое имя и переслала его дальше, на нашу первую стоянку в Тьере.

– Как оно оказалось здесь? – спрашиваю я.

Ноа прочищает горло.

– Перенаправлено из Тьера, – отвечает она. Я киваю. Цирк всегда оставляет адрес следующей своей остановки для счетов и прочей почты. Так много этапов, это письмо могло вообще не дойти до меня. Но оно дошло.

– Моя семья, – произношу я вслух. Теперь я уже даже не знаю, что это значит. Всхлип, который я удерживала в себе столько месяцев, вырывается на свободу. Я рыдаю по своему брату, который выжил, по всем тем, кому это не удалось. Мои родители и братья, всех их больше нет.

Как я и думала. Но Жюль жив. Я вспоминаю наше прощание в Дармштадте несколько лет назад, скомканное из-за того, что Эриху не терпелось поскорее сесть на поезд. Я представляю Жюля, каким он должен выглядеть сейчас, чуть старше, но таким же, как прежде. Где-то там сохранилась частичка нашей цирковой династии, как семечко, перенесенное на новую землю.

Я снова смотрю на конверт, он тяжелее, чем должен быть пустой конверт.

– Там внутри еще что-то есть.

Две вещи. Сначала я достаю какой-то банковский чек. Но он написан на незнакомом языке, единственное, что я могу прочитать на нем, – это мое имя.

– Что это вообще такое?

Ноа делает шаг ко мне.

– Могу я взглянуть?

Я передаю ей бумаги.

– Я точно не знаю, что здесь написано, но похоже, это деньги на твою поездку, они лежат на твоем счету в Лиссабоне.

Она возвращает мне чек обратно.

Я смотрю на нее, оторопев.

– У меня нет никакого счета в Лиссабоне.

– Похоже, его открыли около шести недель назад, – добавляет она, указывая на дату. – Это твой брат положил сюда чек.

Я осматриваю документ.

– Не похоже на то.

Всего одна транзакция, из Берлина. Десять тысяч марок. Этих денег хватит мне, чтобы доехать куда угодно, включая Америку.

– Тогда кто?

Я делаю глубокий вдох.

– Эрих.

Эрих, прочитав письмо Жюля, сделал все, чтобы у меня была возможность поехать к брату в Америку. Он преподнес мне последний и единственный подарок, который мог, – возможность спастись. Я вытряхиваю то, что осталось в конверте, и достаю маленькую карточку. Разрешение на выезд из Германии, заполненное квадратным почерком Эриха и заверенное печатью Рейха. Он подумал обо всем, чтобы я могла выбраться с оккупированных территорий и добраться туда, где мне больше не будет угрожать опасность, к Жюлю. Он сделал это из-за чувства вины или из-за любви? Хотя эта часть моего прошлого была так давно, что теперь она кажется лишь сном, в глубине души я все равно тоскую по мужчине, который заботился обо мне настолько, чтобы сделать все это, но не настолько, чтобы бороться за наше общее счастье.

– Астрид, ты можешь поехать к своему брату.

Лицо Ноа светлеет от надежды на то, что я буду в безопасности. Затем на ее лице появляются смешанные чувства, она осознает, что ей придется остаться.

– Я не могу тебя оставить, – говорю я. Внезапно она кажется мне более юной и хрупкой, чем в день, когда она только появилась в цирке. Как она справится без меня?

– Ты поедешь. Мы с Тео будем в порядке, – отвечает она, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. Затем, просматривая бумаги, она морщит лоб.

– В письме твоего брата сказано, что виза действительна сорок пять дней. Письмо шло сюда около месяца. Мы не знаем, сколько времени у тебя уйдет на то, чтобы добраться до Лиссабона или Штатов отсюда. Ты должна выезжать сейчас же. Сегодня. Ты ведь поедешь, правда? – спрашивает Ноа, в ее голосе каким-то неведомым образом одновременно слышатся и надежда, и ужас.

Не отвечая, я иду к поезду.

– Но Астрид, – зовет меня Ноа. – Я думала, мы будем тренироваться. Конечно, если ты уезжаешь…

«Это все неважно», – заканчиваю за нее предложение я.

– Иди без меня, – говорю я. – После всех этих новостей я просто не могу продолжать.

Я захожу в домик, где Эльси присматривает за Тео.

– Хороший наш мальчик, – говорю я.

Его лицо расплывается в широкой улыбке, он узнает меня. Я подхожу, чтобы забрать его у Эльси, и в этот момент он впервые протягивает ко мне свои ручки. Что-то находит на меня, горе накрывает меня волной, грозясь перелиться через край. Я заставляю его утихомириться. Потом еще будет время для слез. А сейчас я должна понять, что мне делать.

Прижимаю Тео к себе, держа его одной рукой, а потом перекладываю на другую, взвешивая его как на весах. Как я могу оставить их? После того, как я потеряла Петра, они – это все, что осталось у меня в жизни. Во всяком случае, так я думала до письма Жюля. Теперь я должна подумать и о нем. Я единственный родственник, который у него остался. Он с таким трудом добыл мне визу, этот единственный путь к спасению. Потратить его впустую – просто преступление.