Книга Грешники, страница 12 – Алексей Чурбанов

— Класс!

— Давайте, чайник поставлю, — Лена пошла в соседнее помещение, где располагались чайный столик с холодильником. В этот момент к радости Валентина на экране ноутбука белая страничка исчезла и вместо неё снова появилась пейзажная заставка.

Шажков вспомнил, что не завтракал. Он осторожно, чтобы не потревожить заставку на компьютере, встал со стола и двинулся вслед за Леной к холодильнику. Там он обнаружил початую литровую бутылку водки, бутылку шампанского, полкирпича серого хлеба в целлофане и несколько банок так называемой sea food, то есть смеси из кусочков кальмаров, осьминожек, мидий, креветок и тому подобных тварей в солёном растворе. Любимая закуска профессора Климова.

— Вы кальмаров с осьминогами кушаете? — спросил он Окладникову, присев на корточки перед холодильником.

— Нет, спасибо.

— Ничего, если я поем немного? А то я в церковь натощак ходил.

— Конечно. Я сейчас чай заварю.

За чаем Шажков задал Окладниковой вопрос, который его давно интересовал.

— Лена, вы можете мне объяснить, зачем такие девушки, как вы — образованные, культурные, духовно развитые, — идут в политологию?

— Если вы про меня конкретно, то мне — интересно, — ответила Лена.

— Sorry, Лена. Я только про вас и больше ни про кого. И вы, стало быть, созданы, чтобы быть политологом?

Окладникова засмеялась:

— Я не знаю, правда. Не могу про себя такого сказать. Но мне нравится. Вам ведь тоже нравится? Вы не жалеете?

— Я — нет. Но я с юности этим увлекался.

— Так и я с юности. У меня папа работал директором завода. Я ещё маленькая была, когда на заводе начались волнения. Зарплату задерживали. Увольняли. Рабочие стали бастовать. И папу хоть и уважали, но и нам досталось. Митинги под окнами устраивали, окна били. Меня тогда отправили к бабушке. А потом ничего, всё утряслось, и я вернулась.

— И увлеклись политологией?

— Общественными науками. Вы ведь знаете, Валентин Иванович, что политология — это фикция.

Тут настал черёд смеяться Шажкову:

— Вы это Климову не скажите. Он считает, что только ему можно об этом судить, — отсмеявшись, Валентин сказал: — Политология — не фикция. Точнее, не совсем фикция. О чём ваша диссертация?

— О том, как политические исследования влияют на саму политику.

— А что, влияют? — сделал удивлённый вид Валентин.

— Ещё как! — подавшись вперёд, ответила Лена. — Результаты научных исследований сразу становятся факторами политики и формируют её.

— Используются в политических технологиях?

— Да уже сами научные результаты могут быть политической технологией. Уже само задание на исследование может быть политической технологией.

— Да-а, — протянул Шажков, — тема-то опасная, Леночка. Этак и ваша диссертация может стать политической технологией. Не боитесь?

— Нет, — просто сказала Окладникова, — а что, надо бояться?

— Не надо. Если такие молодые и красивые, как вы, будут бояться, то что же нам остаётся!

— Спасибо, Валентин Иванович, на добром слове.

Комплиментом Шажков хотел завершить деловую часть разговора, но Лена напомнила ему про конференцию.

— Хорошо-хорошо, — устало произнёс Валентин, — что там у нас нового по конференции?

— Сейчас, я быстро, Валентин Иванович. Значит так: Джон Рединг окончательно решил, что приедет с женой, и прислал копии паспортов.

— Это в международный отдел.

— Уже передала. Дальше, пришли тезисы из Финляндии и от наших ещё — всего пять. Я отправила в НИС, но там сказали, что уже поздно. Сборник подписан в печать.

— Кто сказал?

— Чекушин.

— Врёт как сивый мерин. Дайте-ка я позвоню в издательство.

Шажков взял телефонную трубку и набрал номер. Ответили сразу, как будто ждали у телефона.

— Вот работают люди, не то что мы, — подумал Шажков и сказал в трубку: — Вера Витальевна, здравствуйте, Шажков. У нас ещё пять статей в сборник тезисов, не поздно будет?.. Конечно, отформатируем. А если ещё в понедельник придут? Хорошо, спасибо. Мы вас любим… Больше всего Климов, конечно… До свидания.

— Понедельник — последний день, — сказал Валентин Окладниковой, поймав её восхищённый взгляд, — скиньте мне тезисы на флэшку, я их отформатирую.

— Что вы, Валентин Иванович, — с жаром ответила Окладникова, — я сама отформатирую, не беспокойтесь.

— Что ещё?

— Пришли слайды от англичан, финнов и немцев. Я начала переводить, но есть вопросы.

— Леночка, — сказал Шажков, в который раз почувствовав, как нравится Окладниковой такое к ней обращение, — у нас есть переводчица с кафедры иностранных языков. Она за эту работу деньги получает.

— Я знаю, Валентин Иванович, но она не в теме. Приходится проверять и много править.

— Нет, давайте так: пусть она переводит, а мы уже будем смотреть. Если она плохо переводит, будем просить другую.

— Хорошо. Можно я дам ей список устойчивых словосочетаний, чтобы она использовала в переводах?

— У вас есть такой список?

— Составлю. Он всё равно пригодится. На конференции потребуется ведь ещё устно переводить.

— OK, — сказал Шажков. — Is that all?

— Yes, — ответила Окладникова и засмеялась.

В это время дверь неожиданно распахнулась, и в комнату широкими шагами вошел доцент Рома Охлобыстин в длинном чёрном плаще, на воротник которого спадали длинные чёрные с лёгкой проседью волосы.

— Привет, работяги! Смотрю, твоя машина у входа стоит. Ну, думаю, здесь они, зайчики. Пашут!

— Очень уж ты бодр и весел, — пожимая Ромину руку, проворчал Шажков, — мы-то, ясно дело, работаем, а тебе чего не отдыхается?

— Уно моменто, — Охлобыстин открыл свой стол, порылся в верхнем ящике и достал банковскую карточку.

— Представляешь, в столе забыл. Поехали с женой в гипермаркет, набрали всякого дефицита, отстояли очередь в кассу, я достаю портмоне, и раз! — а карточки нет. И денег, естественно, тоже нет.

— И что, жена ждёт тебя сейчас у кассы?

— Именно. Я в машину и сюда. Хорошо, вспомнил, где оставил.

— Да брось торопиться, — сказал Валентин, — твоя жена, наверное, сейчас женский журнал с витрины читает. Садись с нами чай пить.

— Ребята, в следующий раз. Да и вам мешать не хочется, очень уж у вас занятой вид.

Охлобыстин хлопнул Валентина по плечу, подмигнул Лене и широкими шагами вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

— Тропический шторм «Роман», — вставая, сказал Шажков, глядя на виновато улыбающуюся Окладникову.