Книга Оборотень. Новая жизнь, страница 52 – Марк Даниэль Лахлан

Девочка ответила:

– Губы, которыми я тебя целовала,

я отдала земле.

Он сказал:

– Если ты моя дочь,

скажи мне – почему ты не обнимешь меня?

Она ответила:

– Руки, которыми я тебя обнимала,

покрыты трупными червями.

И тут краем глаза Кроу разглядел то, что прежде принимал за солнечный блик на стекле. Рядом с ним была маленькая девочка. Светловолосая и красивая, давно умершая.

– Кари?

Нет, это была девочка, которую он встретил на берегу реки в Стратфорде. Рядом с ней был рюкзак, из которого она достала школьный учебник.

– Здравствуйте, мистер Волк.

Девочка застенчиво улыбнулась ему и открыла книгу.

– Стихотворение называется «Домовой», – заявила она, – и читать его, конечно, нужно в спокойной, уютной обстановке, там, где приятно пахнет свежевыглаженным бельем, а из радиоприемника звучит успокаивающая музыка.

Слегка прокашлявшись, малышка начала:

– Что?

– Кари, зачем ты все это мне говоришь? – спросил Кроу, хотя и знал, что это не Кари.

– Она здесь, – ответила девочка, – ваша подруга. О, почему же вы к ней не приходите? Она, конечно, будет вас звать, и тогда вы сможете исполнить свой старый танец.

– Танец?

– Тот, который выглядит так: рррррр! – Маленькая девочка довольно похоже изобразила рычащую собаку.

В голове у Кроу промелькнул еще один обрывок песни, припев из какого-то водевиля: «О, разверни его лицом к стене, мама, его портрет должен висеть на черном шнурке».

Девочка улыбнулась и протянула Кроу руку в успокаивающем жесте.

– Вы просто сделали небольшой поворот, когда она отступила назад, вот и все. Вы с ней так близки, что обязаны это чувствовать, – сказала Кари. – О, почему же вы к ней не приходите? Знаете, она ведь вас ждет. Там будет кровь, которой вы сможете напиться, и он. Она разговаривает с ним.

– С кем?

– С Великим Ненавистником! С Одином!

Вдалеке Кроу смог различить стоящий на большом холме замок треугольной формы.

– Там творится великое зло, – заметил он.

– Значит, вы будете чувствовать себя там как дома, не так ли?

– Я не могу оставить это место, – покачал головой Кроу, глядя на неподвижную поверхность воды.

Произносимые им слова, казалось, не зависели от него, они шли вразрез с его мыслями, с его желанием уехать.

– Я пришла, чтобы поторговаться за вас, – сказала девочка, – чтобы увести вас отсюда.

– И что же ты должна будешь отдать взамен?

– Только свою кровь, – ответила девочка.

Ее тело вдруг лопнуло, будто клубень сахарной свеклы, и волка обдало фонтаном крови, липкой и горячей; он не только ослепил профессора, но и подавил восприятие остальных органов чувств.

Кроу открыл глаза. Он находился в гостиной, отделанной в викторианском стиле: деревянные панели, массивная мавританская лампа с бронзовой решеткой, с потолка свисают подвески из стразов, отбрасывая тени на стены и расцвечивая их размытыми сине-красными бликами. Кроу лежал на импровизированной кровати, укрытый пледом. В комнате горел открытый огонь, а на небольшом столике возле глубоких мягких кресел поблескивал в хрустальном графине бренди.

Взгляд Кроу натолкнулся на девушку лет восемнадцати, с каштановыми вьющимися волосами, в мужской рубашке и изящных брюках с высокой талией.

– Он очнулся, дядюшка. Принесу ему немного говяжьего бульона, – сказала девушка.

– Погоди минутку, дорогая. Думаю, твое присутствие сейчас будет очень кстати. – Это был голос Харбрада. По-видимому, он был цел и невредим.

Разумеется, он был прав, справедливо предположив, что Кроу, который серьезно относился к правилам рыцарской эпохи и был свидетелем того, как она эволюционировала в эпоху джентльменов, не убьет его в присутствии дамы. Кроу часто заморгал, чтобы преодолеть головокружение, и наконец сфокусировал взгляд. Во рту у него был вкус дыма и пепла; казалось, он не ел несколько дней. Это был еще не тот непреодолимый волчий голод, хотя уже чем-то напоминал его, – просто обычный человеческий аппетит, обострившийся за трое суток без еды.

В сердце Кроу закралась тревога. Рассказал ли Харбард этой девушке его тайну? И если да, то что тогда делать?

– Леди, у вас подол загорелся, – сказал Кроу на древнем языке предков.

Девушка никак на это не отреагировала, лишь вопросительно взглянула на дядю. Харбард улыбнулся.

– Это моя племянница Элеонора, – произнес он по-английски. – Она больше увлекается танцами, чем науками.

– Как и положено любой нормальной девушке, – вставила Элеонора.

Дядюшка поддразнивал ее, но она не выказывала никаких признаков раздражения, и Кроу подумал, что она, видимо, унаследовала дерзкую отвагу Харбарда. «В речи девушки угадывается легкий американский акцент», – сказал себе Кроу и не ошибся. Когда началась война, она училась в школе в Англии и ее мать – совершенно в духе аристократов – не нашла серьезных оснований для того, чтобы прервать учебу. Ведь это было бы все равно что сдаться. Элеонора посещала школу в сельской местности, и бомбардировки ей не грозили, а возвращение в Штаты было опасным; к тому же ни одна уважающая себя леди не захочет, чтобы собственная дочь путалась у нее под ногами, мешая ей вести светскую жизнь.

– Где я?

– К востоку от Ковентри, в Кумб Эбби, в резиденции военной разведки.

– Что со мной случилось? – спросил Кроу – снова на древнескандинавском.

– К этому мы еще вернемся, – ответил ему Харбард на том же языке. – А теперь могу я отпустить это бедное дитя? Вы дадите мне слово, что не станете нападать на меня и не сбежите? Через день вы сможете свободно уйти, обещаю.