Книга Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт, страница 33 – Рассел Хобан

Констебль не желал, чтобы его втягивали в дискуссию о крупных хищниках.

– Там с ним одна дамочка, – сказал он.

– Ну конечно, – сказал врач. – «Ищите женщину», да? Не ходя вокруг да около, в девяти случаях из десяти под таким вот лежит секс. – Он отхватил ножницами остатки рукава Яхин-Боазовой рубашки и смазал раны антисептиком. – Жжет немного, э? – осведомился он, когда Яхин-Боаз побледнел. – На этот раз вас цапнули довольно глубоко, дружок. Могу признаться – я считаю этот случай постыднейшим злоупотреблением Национальной системой здравоохранения. Надеюсь, будет следствие, – добавил он констеблю, обрабатывая и бинтуя раны.

– Ну, мы как раз его сдаем под наблюдение, конечно, – ответил констебль.

– Истратить еще немного казенных средств, э? – сказал врач. – Все как по писаному. Этот малый со своим культом, женщинами и обрядами… – Он примолк, расстегнул Яхин-Боазу рубашку, поискал амулет, не нашел и продолжил: – Вы привозите его сюда, да еще небось с эскортом мотоциклистов, я его тут подлатываю, и теперь он вдобавок задарма проведет выходные в психушке. А там еще кого-нибудь в свою веру обратит. Где вы его нашли такого и что ж там произошло?

– На набережной, – ответил констебль. – У женщины был нож. – На какую-то секунду он встретился глазами с врачом, отвел взгляд, столкнулся им с лицом Яхин-Боаза, снова отвернулся.

– А вы не морочите мне голову, старина? – спросил его врач. – Вы ж не пытаетесь мне сказать, что дамский нож оставляет следы зубов крупного хищника – как верхней челюсти, так и нижней?

– Сами же говорите, со всем этим делом нужно хорошенько разобраться, – сказал констебль. – Если вы с ним закончили, нам лучше пойти.

– Разумеется, – ответил врач. – Вы не против сообщить мне свою фамилию и номер, правда? Хочу какнибудь позвонить, узнать, как дело движется.

– Пожалуйста, – сказал констебль. Он записал фамилию и номер, отдал их врачу и отвез Яхин-Боаза и Гретель в околоток.

Там их встретил другой врач с папкой в руке. Гретель осталась ждать с констеблем, а врач завел Яхин-Боаза в маленький кабинет.

– Ну что, старина, – начал он, глядя на бинты ЯхинБоаза, – дома нелады?

– Нет, – ответил Яхин-Боаз.

– Хлопоты с иностранцами, значит? – предположил врач. – Кто такой товарищ Лев?

– Товарищ Лев? – переспросил Яхин-Боаз.

– Ну да, – подтвердил врач. – Женщина, живущая с вами на одной улице, однажды очень рано утром проснулась от ваших криков. Вы о чем-то спорили с неким товарищем Львом. Когда она дошла до окна, тот уже пропал, а вот вас она описала точно. Что скажете?

– Не знаю, – ответил Яхин-Боаз.

– Может, спорил кто-то другой, не вы?

– Не знаю.

– Вы не предпринимали попытку самоубийства незадолго до этого?

– Попытку самоубийства, – повторил Яхин-Боаз. Раны у него очень болели, он очень устал, больше всего ему хотелось лечь и уснуть.

– Юная пара, наблюдавшая ее, описала человека, очень похожего на вас, – продолжал врач. – Они были весьма обеспокоены. Право, нам надо было побеседовать с вами тогда же. Товарищ Лев тоже был замешан?

– Нет никакого товарища Льва, – сказал Яхин-Боаз.

– Тогда на кого вы кричали?

– Не знаю.

– А что сказал вам этот неизвестный человек или люди?

– Не знаю, – ответил Яхин-Боаз. Ситуация уже стала знакомой. Врач, как некогда и отец, протягивал ему пустой костюм, чтоб он в него запрыгнул. Яхин-Боаз слишком устал, чтоб в него не прыгнуть. – Вот что он сказал, – сообщил он врачу и попытался зарычать. То не был звук всамделишного гнева – лишь горького и покорного раздражения, покорного в предзнании, что гнев его останется без всяких последствий. Его немощный рык оборвался приступом кашля. Он вытер глаза, обнаружил, что плачет.

– Ну да, – сказал врач. – Очень хорошо. – Он подписал ордер о помещении в лечебницу. После чего Яхин-Боаза вывели наружу ждать с констеблем, а в кабинет к врачу ввели Гретель.

– Каковы ваши отношения с этим человеком? – спросил врач.

– Близкие.

– А ваше положение – каково именно оно?

– Из рабочего класса. Я продавщица в книжном магазине.

– Я имел в виду семейное.

– У меня его нет. Я незамужняя.

– Вы с этим человеком живете вместе?

– Да.

– Сожительница, – произнес врач, записывая это слово. – И что именно вы делали этим ножом?

– Я с ним со-гуляла.

– Вы действительно напали на этого человека с ножом?

– Нет.

– Пожалуйста, опишите, что произошло.

– Не могу.

– Он гулял налево с какой-то другой женщиной?

Гретель твердо посмотрела на него. Ее манера смотреть на врача была схожа с тем, как в то утро она держала нож. Она принадлежала мужчине, который дрался со львом, и вела себя соответственно. Врач напомнил себе, что он врач, но почувствовал, что не так внушителен, как ему бы хотелось.

– Вы видите двух иностранцев, и картинка для вас немедленно упрощается, – произнесла Гретель. – Женщины, а не дамы. Секс, страсть, уличные драки. Горячие чужеземцы. Какая наглость!

Врач кашлянул, мимолетно воображая, как занимается с Гретель сексом, страстью и уличными драками.

– Тогда, быть может, вы мне опишете, что произошло? – спросил он, покраснев.

– Я не собираюсь вам ничего описывать, – произнесла Гретель, – и не понимаю, чего вы от меня хотите.

Врач снова напомнил себе, что он врач.

– Согласитесь, сударыня, – начал он чопорно, – что гулять с ножом – занятие довольно двусмысленное: никогда не знаешь, кто может пораниться. Думаю, вам тоже неплохо бы побыть где-нибудь в мире и покое несколько дней и все это спокойно обдумать. – Он подписал такой же ордер.

Ожидая фургона, который должен был отвезти их в лечебницу, Яхин-Боаз и Гретель сидели на скамейке, а констебль тактично прогуливался неподалеку.

Слезы текли по лицу Яхин-Боаза. Он взглянул на Гретель, снова отвернулся. У него заболела голова. Отчего-то во всем этом виновата она. Если б не накинулась на льва… Нет. Даже еще раньше. Появился бы перед ним лев, если б он не… Нет. Что и говорить, лев в любом случае его… что?

Карта. Не здесь. Дома, на письменном столе. В другом столе, в лавке, где некогда он был продавцом карт ЯхинБоазом, лежала записная книжка. Были ли в ней свежие записи, какие он не включил в карту карт? Карта лежала на столе. Закрыты ли были окна? Стол стоял у окна, и если шел дождь… А кто будет кормить льва?

Его разум рвался вперед, но он слишком устал, чтобы обращать на него теперь внимание. Он сидел на скамье с перебинтованными руками, и по лицу у него текли слезы. Гретель прислонялась к нему, ничего не говоря.