Книга Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт, страница 44 – Рассел Хобан

– Вы уволены, – сказал Творческий Директор в своей зауженной сорочке.

– Гипотенуза – потешный орган, – сказал доктор Розоу у себя в кабинете на Харли-стрит ^[12]. Доктору Розоу было лет пятьдесят пять, джентльмен до последнего дюйма, и выглядел он так, что еще сто лет протянет, даже не запыхавшись. Журналы в его приемной тянули фунтов на двести. Его кабинет был оснащен жестянкой пластырей, иглой для взятия крови, маленькой стойкой с пробирками и электрическим камином времен Регентства ^[13]. Имелся у доктора Розоу и стетоскоп. Доктор осмотрел его, щелчком стряхнул немного серы. – О гипотенузе нам известно не до ужаса много, – произнес он. – Да и о диапазоне, если уж на то пошло. Можно всю жизнь прожить, даже не ведая, что у вас есть то и другое, – но уж если они взбрыкнут, неприятностей не оберешься.

– Вероятно, пустяк, э? – спросил Кляйнцайт. – Просто дергает немного от А к В… – Вот опять – на сей раз ему точно вогнали поперек раскаленный железный прут. – Немного дергает от А к В, – сказал он. – Вероятно, у всех такое иногда бывает, я полагаю, хм-м?

– Нет, – ответил доктор Розоу. – Сомневаюсь, что у меня и три случая в год наберется.

Три случая чего, чуть не спросил Кляйнцайт, но не спросил.

– И ничего серьезного, э? – спросил он.

– Как у вас со зрением? – осведомился доктор Розоу. Он раскрыл папку Кляйнцайта, заглянул в нее. – Мушки, точки плавающие не замечали?

– А они разве не у всех бывают? – сказал Кляйнцайт.

– Как у вас со слухом? – спросил доктор Розоу. – Слышали когда-нибудь эдакое кипенье в совершенно безмолвной комнате?

– А это разве не просто акустика в комнате? – сказал Кляйнцайт. – В смысле, комнаты и впрямь кипят, когда в них тишина, разве нет? Такое едва различимое тонкое шипение.

– Давление у вас хорошее, – сказал доктор Розоу, все еще глядя в папку. – Давление у вас – как у человека значительно моложе.

– Я каждое утро бегаю, – сказал Кляйнцайт. – Полторы мили.

– Хорошо, – сказал доктор Розоу. – Мы оформим вас в больницу прямо сейчас. Завтра вам подойдет?

– Прелестно, – сказал Кляйнцайт. Он вздохнул, откинулся в кресле. Потом снова выпрямился. – Почему я должен ложиться в больницу? – спросил он.

– Лучше понаблюдать, где мы со всем этим, – сказал доктор Розоу. – Сдать кое-какие анализы, то-сё. Беспокоиться не о чем.

– Ладно, – сказал Кляйнцайт. Под вечер он приобрел авантюрного вида пижаму, отобрал со своих полок книги для больницы. Положил в сумку «Размышления о “Дон Кихоте”» Ортеги-и-Гассета. Это он уже читал, снова читать не придется. Фукидида он понесет в руке.

– Ах-х-х! – застонала Сестра, кончая в объятьях доктора Кришны. – Ты предаешься любви, как бог, – сказала она позже, когда они лежали бок о бок, куря в темноте. – Выходи за меня, – сказал доктор Кришна. Он был юн, смугл, красив и талантлив.

– Нет, – ответила Сестра.

– Кого ты ждешь? – спросил доктор Кришна. Сестра пожала плечами.

– Я наблюдал, как ты обходишь свою палату, – сказал доктор Кришна. – Ты ждешь, что на какой-нибудь появится мужчина. Ты чего ждешь – заболевшего миллионера?

– Миллионеров не кладут в палаты, – ответила Сестра.

– Чего тогда? – спросил доктор Кришна. – Какого человека? И почему больного? Почему не здорового? Сестра пожала плечами.

Утром ее жесткие черные Сестринские туфли доставили ее в палату А4. На койке у окна лежал Кляйнцайт и смотрел на нее так, точно видел ее насквозь – «Маркси-Спенсер» и все прочее.

Ох нет, подумал Кляйнцайт, увидев Сестру, это уж слишком. Будь я даже здоров, каков я, вероятно, нет, будь я молод, каков я уже нет, слишком громоздко такое искушенье, лучше бы ему не поддаваться. Даже на локотках она меня на лопатки положит, как смею я прицениваться к ее бедрам? Он приценился к ее бедрам и почувствовал, как в нем нарастает паника. За сценой звучала боль, точно дальний рог у Бетховена в увертюре. Возможно ли, что я герой? – задался вопросом Кляйнцайт и налил себе стакан оранжада.

Сестра пощупала его медкарту, заметила Фукидида и Ортегу на тумбочке у койки.

– Доброе утро, мистер Кляйнцайт, – произнесла она. – Как вы сегодня?

Кляйнцайт был рад, что на нем авантюрная пижама, рад, что с ним Фукидид и Ортега.

– Очень хорошо, спасибо, – ответил он. – Как вы?

– Спасибо, прекрасно, – сказала Сестра. – Кляйнцайт – это что-то по-немецки?

– Герой, – ответил Кляйнцайт.

– Я так и думала, что это должно что-то значить, – сказала Сестра. Возможно, тебя, сказали ее глаза.

О небеса, подумал Кляйнцайт, а я еще и безработный.

– Я хочу немного крови, – произнесла Сестра и погрузила шприц ему в руку. Кляйнцайт отдался чувственности и разрешил крови течь.

– Спасибо, – сказала Сестра.

– Когда угодно, – ответил Кляйнцайт.

Вот и все, подумал он, когда она уходила с его кровью, теперь возврата нет. Он сел на край койки и посмотрел на соседний монитор. На его экране слева направо последовательно возникали крохотные вспыхи; пых, пых, пых, пых, непрерывно появлялись они слева, уходили направо. Они быстро обегают аппарат кругом внутри и возникают снова? – поинтересовался Кляйнцайт.

– Захватывает, правда? – спросил молодой человек на соседней койке. – Способны ли они и дальше так? – задаешься вопросом. Или остановятся? – Он был очень худ, очень бледен, выглядел так, словно вот-вот вспыхнет и в один миг исчезнет.

– У вас что? – спросил Кляйнцайт.

– Растянутый спектр, – ответил неминуемо горючий. – Если начнется гендиадис, все может… – Тут он не щелкнул пальцами, а резко прошипел. – …Вот так, – сказал он.

Кляйнцайт хмыкнул, покачал головой.

– А у вас? – спросил Очаг Возгорания.

– Вообще-то я не болен, – ответил Кляйнцайт. – Анализы сдаю, то-сё.

– Да нет, вы больны, – сказал Очаг. – По виду у вас гипотенузное. И чуточку диапазона, возможно. Мочитесь в две струи?

– Ну, когда белье весь день перекручено, сами понимаете… – сказал Кляйнцайт.

– И дальше себя в этом убеждайте, – сказал Очаг. – Не падайте духом. Я, знаете, говорю по-немецки.

– Это вы молодец, – сказал Кляйнцайт. – Я нет.