Книга Петербург: неповторимые судьбы. Город и его великие люди, страница 24 – Николай Коняев

Тем не менее неудача не сломила юную артистку.

«Я дебютировала на сцене тринадцати лет, – вспоминала она потом, – и этот день считаю самым счастливым днем не только моего детства, но и всей моей жизни».

Впрочем, и дальше сценический путь Вяльцевой долго еще не походил на тропинку в благоухающем розами саду. В девятнадцать лет она вступила в Киевское товарищество опереточных артистов под управление А. Здановича-Борейко, а через два года стала хористкой в опереточной труппе московского театра «Аквариум».

«Когда, по опереточному канону, хористки выстраивались дугой по обеим сторонам авансцены, – вспоминал театральный критик Александр Рафаилович Кугель, – то направо на первом, а иногда на втором месте стояла очень худая молодая девушка с прелестной улыбкой. Она была новенькая и действительно выделялась среди старой гвардии оперетки. Случалось, что она исполняла партии в два-три слова и пела „вот идет графиня“ или „как ужасно, как прекрасно“. Никому в голову не могло прийти, что эта худенькая девушка с прелестной улыбкой станет в своем роде всероссийской знаменитостью ^[17]…»

И все-таки случилось то, что и должно происходить в соответствии с сюжетом оперетты. Во время гастролей в Санкт-Петербурге на сцене петербургского Малого театра С. А. Пальма к Анастасии Вяльцевой пришел первый успех. Ей дали тогда самостоятельную роль в спектакле, поставленном по оперетте Николая Ивановича Куликова «Цыганские песни в лицах».

Роль цыганки Кати была совсем маленькой, но Вяльцева так спела романс «Захочу – полюблю», что бесхитростные слова:

покорили публику. Вяльцевой долго аплодировали, студенты бросали на сцену фуражки… Успех артистки, певшей:

был полным, но самое главное – на этом спектакле Вяльцеву заметил богатый петербургский адвокат, завзятый меломан, 35-летний Николай Иосифович Холев. 22-летняя Анастасия Вяльцева стала, как тогда говорили, его воспитанницей.

Николай Иосифович оплатил Вяльцевой занятия вокалом с преподавательницей консерватории Елизаветой Федоровной Цванцигер и, по сути дела, вылепил из нее великую артистку.

2

Тогда на эстраде уже взошла звезда Вари Паниной. Она была всего на год младше Вяльцевой, но родилась не в селе на Брянщине, а в Больших Грузинах, «цыганском» районе старой Москвы, и эстрадная судьба ее сложилась проще и быстрее.

Четырнадцатилетней девочкой Варя (тогда она еще была Васильевой) попала в цыганский хор «Стрельна» Александры Ивановны Паниной.

Хотя и пела Варя исключительно по слуху, но память у нее была уникальная – достаточно было сыграть новый романс, и она сразу могла спеть его соло, без аккомпанемента.

Выйдя замуж за племянника своей хозяйки, хориста Панина, Варя вскоре перешла в «Яр», где выступала как солистка и участница цыганского хора.

В ее голосе было столько страсти и силы, что многие и ездили в «Яр», только чтобы услышать Варю Панину. Первенство ее казалось неоспоримым. Художник Константин Коровин заявил однажды Федору Шаляпину, что Панина поет лучше его.

– Это которая в «Яре» поет за пятерку?! – спросил Шаляпин.

– Да! – ответил Коровин. – За пятерку – песню. Зато как поет! Со страстью!

Просто одетая, почти без украшений выходила Варя Панина к публике.

Закуривала, расположившись в стоящем на сцене кресле.

Ее постоянные аккомпаниаторы терпеливо ожидали сигнала. Чуть заметный кивок, первые аккорды гитары – и зал наполнялся поразительно сильным Вариным голосом:

Как отмечали музыковеды, голос у Вари Паниной был совершенно не женским по тембру, но с чисто женскими, удивительными по остроте своей интонациями:

С точки зрения классической вокальной школы все было неправильно в этом пении – Варя Панина не там брала дыхание, неверно расставляла ударения, но голос ее зачаровывал слушателей «глубокой, затаенной, как ночь» страстью.

Когда Анастасия Вяльцева еще только завершала свою учебу у Николая Иосифовича Холева, Варя Панина уже возглавила в «Яре» собственный хор, с которым и выступала теперь на открытых эстрадах Москвы.

О влиянии Вари Паниной на становление исполнительской манеры Анастасии Вяльцевой написано немало. Между тем правильнее говорить, конечно, об общей тенденции в развитии русской эстрадной культуры конца XIX века, немыслимой без цыганского пения. Более справедливыми представляются суждения о выработанном Вяльцевой под руководством ее наставника особом, псевдоцыганском стиле в исполнении романсов, о том, что ее эстрадный образ с самого начала строился на противопоставлении Варе Паниной.

Неспроста именно в Москве, в театре «Эрмитаж», и устроил Николай Иосифович Холев четыре года спустя после знакомства с Анастасией Вяльцевой «выпускной» концерт своей воспитанницы – специально, чтобы публика вынуждена была сравнивать новую звезду с уже признанной исполнительницей цыганских романсов.

Если Панина выходила на сцену в широких, очень просторных кофтах, то Вяльцева появилась в концертном платье из белого шелка с розовой отделкой и вышивкой серебром от знаменитого тогда кутюрье.

Публика была ошеломлена красотой певицы, а главное – голосом.

Своим пением Вяльцева создавала вокруг себя атмосферу таинственности, и вместе с тем то, о чем она пела, было так близко слушателям, словно это в их жизнях и происходило, и каждому в зале казалось, что певица поет только для него: