Онлайн книга «Женщина-левша»
|
Она: – Я жду твоего «но». Франциска: – Прежде и со мной происходило то же, что сейчас с тобой. Я, например, однажды не смогла больше говорить. Я объяснялась с людьми записками. Или, бывало, часами стояла перед открытым шкафом и плакала, не зная, что надеть. Однажды мы с моим другом пошли на прогулку, но я внезапно остановилась. Я стояла, а он меня уговаривал. Тогда я, правда, была много моложе… Но разве тебе не хочется испытать счастье, вместе с другими? Она: – Нет. Я не хочу быть счастливой, разве что довольной. Я боюсь счастья. Мне кажется, я не выдержу счастья, голова не выдержит. Я сойду с ума или умру. Или кого-нибудь убью. Франциска: – Ты что, хочешь до конца жизни быть одна? Ты не мечтаешь о человеке, который душой и телом был бы предан тебе? Она выкрикнула: – О да! О да! Но я не хочу знать, кто он. Даже если бы я всю жизнь провела с ним, я не хотела бы узнать его близко. Только одного хотелось бы мне, – она усмехнулась, словно сама над собой, – чтобы он был неловким, этаким рохлей. Сама не знаю почему… – Она сама себя оборвала: – Ах, Франциска, я болтаю, точно девчонка-подросток. Франциска: – А я понимаю, откуда этот рохля! Разве твой отец не такой? Когда он был здесь последний раз и подал мне руку через стол, то угодил в баночку с горчицей. Марианна рассмеялась; игравший мальчуган поднял на нее глаза, словно для его матери смех был чем-то необычным. Франциска: – Впрочем, он сегодня вечером приезжает. Я послала ему телеграмму с просьбой приехать. Он надеется, что вы встретите его на вокзале. После небольшой паузы молодая женщина сказала: – Этого тебе не следовало делать. Мне сейчас никто не нужен. В обществе других людей все сглаживается. Франциска: – Мне кажется, ты воспринимаешь теперь других людей только как посторонние шумы в квартире. Франциска положила ладонь ей на руку. И молодая женщина сказала: – В книге, которую я перевожу, есть цитата из Бодлера: единственная политическая акция, которую он понимает, – это мятеж. Мне же вдруг подумалось: единственная политическая акция, которую я понимаю, – это неистовый порыв. Франциска: – Такой порыв свойствен ведь только мужчинам. Она: – А как, собственно, тебе живется с Бруно? Франциска: – Бруно из тех, кто словно создан для счастья. Оттого он так и растерян. И держится так манерно! Он действует мне на нервы. Я его выгоню. Она: – Ах, Франциска. Это ты обо всех говоришь. Но всякий раз бросают тебя. Франциска после небольшой паузы, протестующе замахав было руками, не без удивления сказала: – Собственно говоря, ты права! Они взглянули друг на друга. Но тут молодая женщина прикрикнула на детей, которые стояли, отвернувшись друг от друга, будто заклятые враги, толстяк – с явно огорченным видом. – Эй, мальчики, сегодня не ссориться! Толстяк облегченно улыбнулся, и оба двинулись, хоть и опустив голову и делая крюки, друг к другу. Молодая женщина с мальчуганом ждали на тупиковой железнодорожной станции маленького городка. Из окна подходившего поезда им помахал ее отец, бледный пожилой человек в очках. Много лет назад он был популярным писателем, а теперь рассылал в газеты отпечатанные под копирку небольшие очерки и юмористические рассказы. Выходя из вагона, он никак не мог открыть дверь, дочь открыла ее снаружи и помогла ему сойти на перрон. Они оглядели друг друга и явно обрадовались. Отец передернул плечами, осмотрелся вокруг, отер губы и сказал, что руки у него от металлических предметов в вагоне плохо пахнут. Дома дед с мальчуганом уселись на пол, и мальчуган извлек из дорожной сумки предназначенные ему подарки: компас и игру в кости. А потом, показывая на разные предметы за окном и в комнате, спрашивал, какого они цвета. Дед часто отвечал невпопад. Мальчуган: – Ты так и не различаешь цвета? Дед: – Просто я никогда не учился видеть цвет. Марианна подошла к ним с серебряным подносом, на котором стояла голубая посуда. От чая, когда она его наливала, шел пар; отец грел на чайнике руки. Пока он сидел на полу, у него из кармана высыпалась мелочь и связка ключей. Она все подобрала. – Ну вот, опять ты деньги рассовал по карманам. Отец: – Твой кошелек я в тот раз сразу же потерял, когда ехал домой. Пока они пили чай, он рассказывал: – Недавно я ждал гостя. Открыл ему и вижу, что он насквозь вымок под дождем. А я только что убрал квартиру! Впустил я его, подал руку и тут заметил, что стою на коврике и старательно вытираю ноги, будто это я – вымокший гость. – Он хихикнул. Она: – Тебе все еще кажется, что тебя застигли врасплох? Отец, хихикая, прикрыл рот рукой. – Пожалуй, самое неприятное – лежать на смертном одре с открытым ртом. Он поперхнулся чаем. Она сказала: – Сегодня, папа, ты будешь спать в комнате Бруно. Отец бросил: – Я все равно завтра уезжаю. Вечером молодая женщина сидела в большой комнате и печатала на машинке; отец устроился поодаль с бутылкой вина и смотрел, как она работает. Потом подошел ближе; она подняла глаза, хотя он не помешал. Он нагнулся к ней. – Я вижу, что у тебя на кофте оторвалась пуговица. Она сняла кофту и протянула ему. И пока она печатала, он пришил ей пуговицу иголкой и ниткой из гостиничного пакетика. И опять стал смотреть на нее. Она заметила, подняла на него вопросительный взгляд. Он извинился, сказал: – Ты стала такая красивая, Марианна! Она улыбнулась. Кончив работу, она еще какое-то время правила рукопись. Отцу никак не удавалось открыть новую бутылку вина. Она помогла. Он пошел на кухню, чтобы принести рюмку и для нее. Она крикнула вдогонку, где стоят рюмки, в ответ из кухни донеслось только громыханье посуды, потом все стихло, тогда она пошла за ним, чтобы помочь. В комнате они сидели друг против друга, потягивали вино. Отец стал молча жестикулировать. Она сказала: – Так говори же. Ты ведь затем и приехал. Или нет? Отец, продолжая жестикулировать, отрицательно мотнул головой. – Может, лучше прогуляемся? Он ткнул пальцем в одну сторону, в другую и начал рассказывать: – Ты, когда была ребенком, не хотела гулять со мной. Стоило мне сказать «прогулка», и ты уже хмурилась. Но на «вечернюю прогулку» немедленно соглашалась. |