Книга Ведьмин Лог, страница 109 – Мария Вересень

Он хмыкнул по-бабулиному:

– А у меня еще прощалка не отросла как следует.

И тут, прямо из ниоткуда, на него прыгнул волк. Желтые зубы вцепились в ключицу, от удара жилистого тела Илиодор ухнул на спину, сразу уйдя с головой в топь. Зверь плясал на нем, терзая слишком плотный кафтан, золоченые пуговицы сыпались дождем, скрипели, не желая поддаваться зубам хищника, галуны. С перепугу я не нашла ничего лучшего, как ухватить за верхушку почти упавшую гнилую березку, которая давно уже сдалась и не цеплялась за болотину корнями, и с хеканием, как Митяй на празднике, когда дерутся стенка на стенку, ударила волка по хребту.

Гнилая береза рассыпалась трухой, Илиодора согнуло пополам, он сначала открыл рот, потом беззвучно выдохнул и какое-то время сидел, созерцая болотные красоты, а я стояла ошеломленная отсутствием всякого волка.

– Нет, ну-у… – Он задумчиво поводил в воздухе руками, потом заинтересованно спросил: – А у вас нет никаких ритуалов по приношению чернокнижников в жертву? Или это личное отношение?

– Прости, – прошептала я.

– Ну хоть бы поцеловала, что ли, – шмыгнул он носом, подставляя грязную щеку.

– В другой раз, – вильнула я, отодвигаясь на шаг.

– Значит, в жертву, – понимающе кивнул Илиодор, а я скуксилась:

– Ну потерпи, маленько уж осталось.

– Да я сам вижу, что «маленько», – отряхнул он штаны, гордо глядя вдаль и выражая всем своим видом превосходство чернокнижников над ведьмами. Как бы мы ни глумились, их не сломить.

– Может, мне глаза закрыть? – предложила я. – Никакая гадость мерещиться и не будет.

– Вообще-то страх живет в голове и сердце, так что идеальный вариант – это голову тебе оторвать и распотрошить, как лягушку.

– А мы еще и полдороги не прошли, – вздохнула я, оглядываясь вокруг.

– Даже боюсь представить, что нас ждет, – признался он, а я закусила губу, пытаясь вспомнить, чего же я еще боялась в своей жизни. Оказалось – многого.

Я боялась остаться без Ланки и бабули, я боялась, что не научусь колдовать. Потом боялась, что разучусь колдовать. Иногда я боялась, что не смогу из кошки перекинуться обратно в человека. А во время путешествий нам порой приходилось убегать от разъяренных мужиков, и я боялась, что бабулю сожгут на костре как ведьму. Еще я боялась, что от занятий ведьмовством стану такой же бородавчатой, как Августа, и боялась, что все ведьмы на самом деле несчастны, что они счастливыми быть не могут. И что после смерти меня будут мучить черти за то, что была ведьмой, если будут у меня дети, то каждого третьего придется отдавать им же, чертям. И чем дольше я вспоминала, тем больше вспоминалось. Страхи сыпались на меня как из худого мешка. Я вздрагивала, отмахивалась, прижималась к Илиодору, иногда получая от него вполне заслуженные плюхи, когда он замечал, что я «заснула» и кончики пальцев начинают искрить. Чем дальше мы шли, тем было тяжелее, мне буквально приходилось продираться сквозь собственные ужасы. На одной только Лысой горе я побывала трижды, наблюдая, как ведьмы то умирают страшной голодной смертью, то рвут друг друга на куски по той же причине, проклиная главным образом меня.

В конце пути даже Илиодору надоела эта свистопляска, он отодрал мою вцепившуюся до онемения в пальцах руку от рукава своего форменного, но уже порядком пришедшего в негодность кафтана и зло толкнул в грудь:

– Все, надоело.

Я ударилась спиной о камень, но не сразу сообразила, что это и есть каменный гроб Чучелки, до которого мы долго добирались.

Илиодор разительно переменился в лице: брови нахмурены, сам сосредоточен. Он вынул саблю и воткнул в землю перед собой, сразу предупредив:

– Дернешься – зарублю, – после чего вынул уже хорошо мне знакомые бутыльки и кисточки и принялся рисовать вокруг меня узоры, напевая при этом под нос заклятия на старом, моранском языке.

– Зачем это? – испуганно прижалась я к пустому гробу. Крышка была отброшена, хозяйка отсутствовала. Илиодор скривился недовольно, словно не ожидал от меня столь глупых вопросов, и продолжил свое рисование. – Илиодор, это ведь не то, что я думаю?

Он снова недовольно поморщился:

– Не льсти себе, ты никогда не думаешь. Это вообще, на мой взгляд, ведьмам не дано. Вы как нечисть, нет, как животное, умеете что-то – и вам этого хватает, шуршите, как мыши под полом. Шур-шур, хи-хи-хи! Растрачиваете свой дар на глупость, на ерунду.

– Я буду защищаться, – честно предупредила я его. Он поднялся во весь рост и насмешливо спросил:

– Чем?

– Вот этим! – Я размахнулась пошибче и швырнула в него сгусток огня.

Пламя ударилось в его грудь, тут же рассыпавшись бессильными мертвыми искрами. Он с сомнением рассмотрел попорченную одежду и, стряхнув пятнышко копоти, покачал головой:

– Прямо скажем, не густо. Еще будешь кочевряжиться или все? Ах да, я же забыл, что ведьмовство требует времени!

Мне не понравилась его улыбка.

– Илиодор, мне казалось…

– Вот именно, «казалось», – оскалился он. – Сначала тебе показалось, что я неплохой парень; потом тебе показалось, что ты влюбилась; потом тебе показалось, что ведьма и чернокнижник могут ужиться вместе, и это, кстати, правда, я буду часто приходить к тебе на могилку. Жаль только, поцеловались лишь разочек. Может, исправим это дело? – И он раскинул руки, словно собираясь заключить меня в объятия.

– Неправда! – затрясла я головой. – Ты не Илиодор!

– Вот именно, – выскользнул откуда-то сбоку златоградец и одним ударом разрубил надвое надвигающийся на меня ужас.

От дикого визга заложило уши, я отшатнулась – у моих ног корчился волк, пытаясь лапами зажать широкую рану в груди.

– Берегись! – схватил меня за шею и дернул назад Илиодор. Злая сталь вжикнула над ухом. Убитый вчера в городе стражник увидел, что нож не достиг цели, и выхватил палаш.

– Он-то здесь откуда? – выдохнула я и вдруг испугалась, что и это морок, схватила Илиодора за разорванный, обожженный, почти развалившийся кафтан и заорала, борясь с истерикой:

– Ты-то хоть настоящий?

Он развернулся всем телом, только сабля осталась смотреть на подкрадывающегося мертвяка, и, глянув на меня без тени насмешки, заявил:

– Я – настоящий, – вдруг притянул меня и, прежде чем я успела сообразить и взбрыкнуть, поцеловал в губы. Сердце захолонуло, даже голова пошла кругом, но этот кловун, как всегда, все испортил, проворковав мне в ухо: – Бася, да ты ведьма!

Дозорный выскочил на тропинку так внезапно, что не почуявшие его кони заплясали под седоками. Решетников угомонил Красавчика, досадуя, что жеребчик еще так молод и плохо обучен, хотя кто ж ожидал, что придется в засадах сидеть. Брал молодого, потому что резвый.