Книга Ведьмин Лог, страница 94 – Мария Вересень

Аленка так старательно наморщила лоб, что меня стали мучить дурные предчувствия. Она выскользнула в дверь, а через минуту внизу кто-то заорал. По коридору прогрохотали шаги, и ворвался возмущенный чернокнижник.

– Ты кого ко мне подослала?! – рявкнул он, тряся рукой, на пальцах был след зубов. Я хихикнула, а он покачал головой:

– По-всякому на меня покушались, но чтобы съесть, начиная с рук…

– Ты меня долго здесь взаперти держать будешь?

– Сейчас поешь – и уезжаем. Мне и самому здесь не нравится, творится черт-те что… – Он передернул плечами. – Место какое-то… У меня от него дрожь по коже.

– Ага, еще скажи, что здесь ведьмы водятся, – хмыкнула я.

В коридоре вдруг охнуло, взвизгнуло, в дверь шибанули так, что она чуть с петель не слетела, и на пороге появился знакомый патлатый малец в малиновой рубахе.

– Ну и что? – грозно поинтересовался Митруха с порога. – Тебе сразу голову оторвать или, как положено, сначала помучить?

Позади него, не шевелясь, лежал детина. Илиодор мягко скользнул за кровать, а оттуда вынырнул со знакомым мешочком, злорадно улыбаясь. Такие же, полотняные, висели у Нади Беленькой. Пантерий с интересом сощурился, склонив голову набок, и Илиодор поспешно развязал, давая увидеть содержимое.

– Быстро учится, гаденыш, – покивал головой черт. В мешочке лежал плакун. – Только ведь не поможет. Я и во сне могу достать, да и перед смертью свидимся. [11] И как я только тебя, пострельца, проглядел?

– Да и я, брат Митруха, в тебе черта как-то не сразу увидел, – осклабился Илиодор.

А до меня только сейчас дошло, что Пантерий на Лысой горе должен находиться, что я его последний раз видела, когда он в бабулиной телеге лежал бесчувственным чурбаном.

– Бабуля! – хотела было вырваться я на улицу, предчувствуя радостную встречу, но черт подставил мне ножку, поумерив пыл.

– Нет там Марты. На Лысой горе все сидят и выбраться не могут. Я, – фыркнул черт, – я не ведьма, и то о печать все колени разбил. – Он опять зло сощурился на Илиодора: – твоя работа?

Илиодор беззаботно кивнул. А что ему волноваться, если черт уже при жизни пришел за душой, то тут хоть переживай, хоть песни пьяные ори – разницы нет. Зная, что разговор им предстоит долгий, я решила подкрепиться и сходить на кухню, велев ребятам разбираться промеж собой, а заодно и документы для Ланки состряпать.

Подкреплялась я основательно. Хлопотливая старостиха мне еще и корзинку с собой наложила. Народу в доме оставалось изрядно, поэтому хозяевам пришлось пригласить помощников, дабы настряпать на такую прорву. Постоянно кто-то вбегал и выбегал на задний двор, сновали туда-сюда люди, и я не заметила, когда ко мне в уголок просочился Скорохват, уселся на маленьком стульчике напротив, сложил руки на коленях и уставился на меня по-щенячьи влюбленно.

– О! Сашко, привет, – помахала я бабушкиному найденышу колбасой, – будь другом, нарежь, а? Надоело, как собака, от куска отгрызать.

Щи весенние с колбаской пошли просто на загляденье. Сашко был, судя по всему, кормленый, лениво резал засапожником кругляш колбасы на кусочки, и мрачный блеск огня на полированном лезвии наводил меня на грустные размышления.

– Ну и что вы за бунт там надумали?

– Мы не бунт, мы только тебя освободить и инквизитору бока намять.

– Лучше голову себе намните, может, умные мысли выдавите. Это сейчас в Серебрянске синие кафтаны, элита, так сказать, а ведь после такого могут и карателей прислать.

– Что же делать? – растерялся Скорохват.

– Во-первых, сестре моей в Серебрянске гайдуки нужны, а то она не то княжна, не то графиня – и без свиты. Смекаешь? – Я посмотрела на чугунок и поняла, что еще одна тарелка в меня не влезет, а впереди еще ждал чаек с расстегайчиками, медовыми пряниками, сушками и вареньем. – Так что берешь Митяя, Серьгу, кто еще у вас там побойчей? И в Серебрянск, а там, вместе с Ланкой, и в столицу. На ярмарке побываешь, – похлопала я по плечу опешившего Скорохвата, – и мне, глядишь, привезешь что-нибудь. Только одежку справьте себе, чтобы сразу в вас Ланкину свиту опознали, а не проходимцев каких-нибудь.

– Митяй не поедет.

– А ты скажи, что я просила, дескать, только ему я могу доверить жизнь и безопасность моей сестры, – лицемерно заявила я, чувствуя, что по-другому мне от этого влюбленного бычка не отвязаться. – И вот еще, я слышала, что у вас здесь целая армия мелюзги, вы ее взбаламутили, вот теперь думайте, как унять.

– А че, мы уедем – они и уймутся, – решил легко отделаться Сашко.

– Как же! – стукнула я ложкой по столу. – Вы уедете, а они себе новых командиров найдут! Себя-то огольцом вспомни!

– Я в их возрасте помоями питался и прохожих грабил, – проворчал Скорохват.

– Щас зарыдаю от сочувствия! – взялась я за пряник, а Сашко покачал головой, косясь на дверь, за которой стояли два синекафтанных стража, дабы я не утекла под шумок:

– Вот вылитая Марта! Замашки у тебя барские: то сделай, сюда сбегай…

– Не ной, горемыка, – нисколько не обиделась я, – во-первых, я гроссмейстерша и мне положено, а во-вторых, – я понизила голос, – подожди, там инквизитор для Ланки документы кропает, отвезете.

Вот это его впечатлило.

– Дак он с нами заодно, что ли?

– Не, мутный тип. Но пока без него никуда.

Это «пока» очень порадовало Скорохвата, а над заданием он задумался, что позволило мне, не отвлекаясь на него, допить чай.

Илиодор сдержал слово, и, как только я закончила трапезу, мы покинули гостеприимный двор.

Ким Емельянович чего только не навидался в этой жизни, должность у него была такая хлопотная, а больше всего хлопот ему доставляли различные человеческие чудачества и глупости. Каких только случаев не было на памяти Кима Емельяновича. Но чтобы ведьма с инквизитором ужинали чуть ли не в обнимку, малгородский голова видел впервые. Парочка велела никаких особенных угощений не готовить и глаза понаехавшим из столицы важным людям не мозолила. Они тихо присели за общим столом в людской и шептались, склонившись голова к голове. Иногда златоградец нашептывал молодой Лапотковой на ухо явно срамные истории, потому что она хихикала, краснела и пару раз позволила себе кинуть в инквизитора мякишем. Кухарки да стряпухи пучили по-жабьи глаза в сторону инквизитора, словно несколько дней назад не с ним заигрывали. Поломойка Ганна, что прибиралась в его комнате, сейчас шарахалась от него, как от чумного, с ужасом вспоминая, что он хватал ее за всякие пухлости. А ведь до того, как пошли слухи о сане приезжего, млела, рассказывая всем, какой веселый гость поселился в доме.