Книга После, страница 118 – Анна Шнайдер

Дети немного повеселели, получив письмо от Софии, и Виктория спокойно оставила Александра с Анной, Аделью и их аньян — хотя еще накануне не представляла, как будет это делать, если он начнет капризничать. Однако письмо Софии, все разрисованное цветочками, солнышками, птичками и бабочками, вызвало такой восторг, что наследники временно забыли о своих истериках. Агата спокойно ушла заниматься с учителем, а Александр уселся играть с Аделью.

Силван уже ждал Викторию в салоне и улыбнулся, как только она вошла в комнату.

— Доброе утро, ваше величество. — Он встал и поклонился, внимательно глядя на нее, и Виктория вспомнила, что ему должно быть известно о выкидыше — Арен попросил сообщить об этом Тадеуша. — Как вы себя чувствуете?

Он сел, и она опустилась рядом, отвечая:

— Физически сносно, морально… даже не знаю. Нальете нам чаю?

— Да, конечно. — Силван потянулся за заварочным чайником, а Виктория — за конфетой, грустно усмехаясь при мысли о том, что теперь больше не нужно стараться есть поменьше сладкого и побольше фруктов. Конфета из-за таких мыслей показалась на редкость горькой. — А как поживает наше домашнее задание?

— Мне кажется, я справилась. Вот, посмотрите. — Виктория протянула врачу два листка бумаги, которые она захватила с собой перед тем, как идти в салон. — Это — до, а вот это — после.

— Интересно. — Силван положил листки перед собой, переводя взгляд с одного на другой. — А почему вы сделали именно так? Сможете объяснить?

— Попробую. Насчет изображения моего состояния до терапии — когда я вспоминаю прошлое, у меня идет ассоциация с открытой раной. Больно и кровь течет. Поэтому я и зарисовала весь лист алой краской. Алый для меня — цвет боли.

— Что ж, ясно. А второй листок?

— Я оставила его чистым оттого, что кажусь самой себе таким листком. Чистым. И на нем сейчас что угодно можно написать или нарисовать, остается только выбрать, что именно.

— Выбрать? — переспросил Силван с интересом. — А кто будет выбирать?

— Я, разумеется. Это же мой листок. Листок судьбы, можно сказать. — Виктория улыбнулась, глотнув чаю с ярким вкусом мяты. — Я сама вольна решать, что буду рисовать на нем.

— Тогда позже мы еще вернемся к этому заданию, — произнес врач, улыбнувшись в ответ. — Когда вы сами захотите что-нибудь нарисовать на этом листке.

— Вот об этом я и думала с вами поговорить, — вздохнула Виктория, нерешительно теребя фантик от конфеты. — Точнее, не совсем об этом…

— Я вас внимательно слушаю.

Было безумно сложно сформулировать то, что она хотела сказать. И если бы не острое желание получить хоть какой-то совет, Виктория вряд ли решилась бы на такое. Но за прошедшие пару дней она настолько запуталась в собственных мыслях и ощущениях, что уже не могла это выносить.

— Скажите, айл Нест… Что бы вы стали делать, если бы узнали, что ваша жена любит другого человека?

Врач ни капли не удивился, будто ждал подобного вопроса. Отставил в сторону чашку с чаем, так и не сделав глоток, и спокойно проговорил:

— Я не могу ответить на этот вопрос, ваше величество. Вы, задавая мне его, хотите получить не столько совет, сколько правильное решение. Но я не должен решать за вас, и не только я — любой другой человек. Вы только что сказали: «Я сама вольна решать, что буду рисовать на нем». И если я отвечу, то я, получается, нарисую за вас.

Виктория беспомощно всхлипнула, чувствуя себя запертым в клетке животным.

— Но что же мне делать? Я запуталась.

— Давайте попробуем порассуждать, — предложил Силван. — Как мы обычно с вами рассуждаем. Только немного переформулируем вопрос, чтобы он был адресован не мне, а вам. Что вы хотите сделать, узнав…

— Я поняла, — перебила его Виктория, не желая слушать из уст врача то, что она сама недавно сказала. — Вот только… — Она нервно рассмеялась. — Я боюсь это озвучивать.

— Понимаю. Но озвучить нужно, если вы хотите попробовать разобраться с проблемой.

— Да. — Она закусила губу, решаясь. — Есть два варианта. Я могу сделать вид, что ничего не заметила. Могу притвориться, что все в порядке, я ничего не знаю, и продолжать жить дальше. Арен никогда не оставит меня, не бросит, и не только ради детей, но и потому что он — человек долга. И если я сделаю вид, что не в курсе, то все останется по-прежнему. И второй вариант… Я могу не делать вид. Могу попытаться поговорить, узнать правду и принять совместное решение. Я могу… — Виктория запнулась, ощущая, как сжалось сердце в груди. — Могу попробовать отпустить его. Не держать возле себя силой и притворством.

Она замолчала, и врач тоже молчал несколько мгновений, внимательно глядя на нее.

— И к какому варианту вы склоняетесь? — спросил он мягко. — Какой больше нравится?

— Я бы очень хотела сказать, что второй, — грустно усмехнулась Виктория. — Потому что он честный и, наверное, все-таки правильный. А первый малодушен. Но при втором варианте я буду более несчастной, тогда как при первом… Арен останется со мной. Он продолжит заботиться обо мне, будет рядом. Да, он не полюбит меня никогда, но при этом он будет моим. — Виктория почувствовала жадность в собственном голосе и поморщилась. — Да, я понимаю, что это плохо — так рассуждать, но… вы ведь просили говорить правду. Я очень хочу, чтобы муж был моим.

— Как человек или как вещь, ваше величество?

Силван спросил это спокойно и тихо, но Виктории показалось, что он ее ударил своими словами.

— Что?..

— Вы хотите, чтобы муж был вашим. Я спросил — вашим как человек или как вещь?

— Конечно, как человек, — пробормотала она, почему-то ощущая себя гадко. — Конечно…

— У людей, в отличие от вещей, есть мысли и желания, — продолжал Силван невозмутимо. — Вы сказали только что: «Я хочу, чтобы муж был моим». А чего хочет император? Вы знаете? Вы говорили с ним об этом?

— Нет, — шепнула Виктория, вдруг вспомнив, как Арен сказал однажды: «Ты понятия не имеешь, что мне нужно». — Я действительно ничего не знаю. Я даже не знаю, права ли насчет мужа и… другой женщины.

— Тогда это будет моим домашним заданием. Попробуйте подумать, что нужно вашему супругу. В следующий раз я приду через неделю, и мы обсудим с вами все, что надумаете.

Виктория кивнула, понимая, что это задание — самое сложное из тех, что давал ей Силван.

* * *

Во вторник, как только Арен вечером шагнул в детскую, Агата и Александр бросились навстречу, размахивая каким-то листком бумаги и галдя:

— Папа, папа, папа! Папа, папа!

Он сел на корточки, удивляясь их оживлению, но через секунду удивление пропало.

— Нам Софи письмо написала! — сказала Агата с гордостью, протягивая ему листок. — Вот. Смотри!

Письмо…