Книга После, страница 18 – Анна Шнайдер

Именно тот факт, что Нест решил поговорить с ней о своих отчетах Арену, оказался для Виктории решающим в пользу симпатий к этому психотерапевту. Ведь мог бы и промолчать, понимая, что она и так все знает. Но накануне, перед тем, как отпустить ее во дворец, Силван сказал, глядя на нее серьезными серыми глазами:

— Ваше величество, обычно я могу гарантировать, что никто, кроме меня и пациента, не узнает ничего из содержания наших бесед. Но сейчас особенный случай, я думаю, вы это понимаете.

Виктория кивнула, вновь немного смущаясь. Да, знать, что Арену обо всем доложат — да он при желании и прослушать может через браслет, — было не слишком приятно. Иногда это мешало расслабиться.

— Но я могу гарантировать вам другое. — Голос врача из мягкого вдруг стал твердым и внушительным, напомнив Виктории голос Арена. — Да, я обязан отчитываться императору, но отчитываться можно по-разному. Я не стану говорить ничего лишнего. И постараюсь сделать так, чтобы его величество вошел в ваше положение. Чтобы он вас понял. Это не пойдет во вред вашим отношениям — только на пользу.

— Не беспокойтесь, айл Нест, — произнесла Виктория, вздохнув. — Я восемь лет живу с эмпатом, который читает меня, как открытую книгу.

— Эмпаты не могут читать людей, как книги, — возразил психотерапевт, вновь мягко улыбнувшись. — Кроме того, если бы это было так, вам бы не понадобилась моя помощь.

— Да… вы правы.

Виктории понравилось то, что Силван решил уточнить с ней этот момент. После этого разговора у нее создалось впечатление, что он придерживается в первую очередь ее интересов, а потом уже выполняет приказ императора. Наверное, так и должно быть у врачей, вот только она давно не верила, что может быть кому-то интересна.

Нест, пройдя в салон, поздоровался с Викторией, поклонившись, и сел на диван в метре от нее. С любопытством оглядел накрытый служанками стол, доставая из сумки через плечо блокнот и ручку, и сказал:

— Вчера мы с вами уже кое-что выяснили, и я хотел бы узнать, как вы чувствуете себя сегодня, ваше величество.

— Глупо, — ответила Виктория, не задумавшись. Силван еще в госпитале объяснил ей, что так и надо отвечать — честно и не задумываясь.

— Отчего же глупо?

— Оттого, что я слушала не того, кого нужно было слушать, — вздохнула она. — И вместо того, чтобы обсудить с мужем свое беспокойство, я обсуждала все с другим человеком, и слушала его.

— Расскажите мне, что вас беспокоило, ваше величество. Что вы обсуждали с другим человеком?

Стало неловко. Рассказывать вчера о страхе потерять дочь было как-то проще, хоть и очень больно.

— Меня беспокоил тот факт, что муж меня не любит.

Если врач и удивился, то виду не подал, сохранив нейтрально-вежливое лицо.

— Почему вы так решили?

— Это очевидно.

— И все же, ваше величество. Необходимо, чтобы вы сказали это. Почему вы решили, будто вас не любит муж?

— Потому что он всегда относился ко мне, как к вещи. Он женился на мне не по любви, а только по необходимости — император должен быть женат. Выбрал, как породистую кобылу. А потом… Что бы я ни делала — он всегда оставался равнодушным, спокойным и терпеливым. Ни разу я не замечала в нем вспышки чувств, только расчет.

— А что вы делали, ваше величество?

Виктория не сразу поняла вопрос.

— Вы о чем?

— Вы сказали — «что бы я ни делала». Что вы делали? Тогда, когда этот вопрос начал вас беспокоить, что вы стали делать?

Она почувствовала, как горят щеки — словно их кто-то вдруг начал усиленно тереть чем-то колючим. Неловко… как о таком рассказывать? Еще и мужчине!

— Ваше величество, — произнес он мягко, — я врач. Вы можете рассказать мне все. Я не намерен осуждать вас, я хочу вам помочь.

— Я… — Виктория закусила губу, помялась в нерешительности, но в конце концов продолжила, тяжело вздохнув: — Я очень хотела вызвать в Арене… в муже чувства. Хотела, чтобы он показал, что все же небезразличен, что любит… хотя бы немного. Сначала я решила… прийти к нему в кабинет, когда он работал. Я попыталась его… соблазнить. Но Арен только посмеялся, сказал, что для таких вещей существуют ночи, а если он сейчас отвлечется, то на совещании станет клевать носом. Он… никогда не хотел меня так же сильно, как я его.

Лицо врача оставалось таким же беспристрастным, и от этого, как ни странно, Виктории было чуть легче откровенничать.

— Потом я начала капризничать. Смотрела его реакцию, пыталась вывести из себя, но Арен всегда был совершенно спокоен. И я тогда подумала… что у него, как у моего отца, наверное, есть любовница. У отца их было много — и пока мать была жива, и после ее смерти тоже, и не одна, а сразу несколько. Я начала следить за Ареном, пытаясь найти доказательства…

Виктория чувствовала себя прорванной плотиной — так ей вдруг захотелось все-все рассказать. И о своей безумной ревности, и о недоумении мужа — даже здесь он остался равнодушен! — и о постоянном раздражении, с которым почему-то не получалось бороться, и об отравленной горничной, и об истериках, которые становились еще более яростными во время беременности.

Врач слушал, задавая ненавязчивые вопросы, хотя Виктории они были и не нужны — она говорила, говорила и говорила, не замолкая, наверное, целый час, пока не почувствовала себя абсолютно опустошенной, выпотрошенной и вывернутой наизнанку.

— Ваше величество, — сказал психотерапевт, когда Виктория замолчала и потянулась за водой, — я приду завтра в то же время, и мы продолжим. Но у меня есть для вас домашнее задание.

— Домашнее задание? — переспросила она с недоумением.

— Да. Вы начали рассказ с утверждения, что вас не любит муж. Я прошу вас подумать до завтра и дать мне ответ на вопрос, любите ли вы своего мужа. Да или нет. Не надо рассуждений. Просто — да или нет.

— Я могу ответить сейчас.

— Сейчас не надо, — он легко улыбнулся, вставая с дивана. — Завтра.

* * *

На врачебном консилиуме собрались все заведующие отделениями и ведущие специалисты — всего около двадцати человек, — и он показался Арену не менее невыносимым, чем Советы архимагистров. То, что Эн рассказала ему за тридцать минут, на совещании врачей превратилось в два часа. Она объясняла и обосновывала каждое будущее действие, показывала формулы и схемы артефактов, отвечала на вопросы. Господа врачи сомневались и кидали недоумевающие взгляды на императора, который заявил о своей поддержке еще в начале совещания. Арен, чтобы избежать кривотолков, объяснил стремление вернуть свою аньян переживаниями дочери, которая ни в какую не хочет отпускать контур — и кажется, ему поверили. По крайней мере уточняющих вопросов задавать не стали, сосредоточившись на сути самой процедуры, которая повергла всех в шок.

Но, быстро пережив этот шок, господа врачи начали ругаться.