Онлайн книга «Лазарь»
|
– Привет, это Сага. – Я уже помыла руки. – Ты там печешь что-то? – Шоколадный кекс! – Наверняка вкусный. – Да, – тихо сказала Пеллерина. – О чем задумалась? – Папам тоже можно плакать. – Конечно! А почему ты об этом заговорила? Папа что, грустит? – Да. – Не знаешь почему? – Он не хочет говорить. – Ну, попробует пирога – повеселеет. – Ага. * * * Ранди снимал студию у старого друга, который на время приостановил деятельность своей рекламной фирмы. Кое-какое оборудование так и стояло в помещении или было сложено в картонные коробки, громоздившиеся вдоль стен. Студия располагалась в грязно-желтом кирпичном строении в Вестерберге, давшем приют разным ателье вперемешку со строительными и мебельными фирмами, зубными и гинекологическими кабинетами, инвестиционными компаниями и автомастерскими, где меняли покрышки. На огромном грузовом лифте Сага поднялась на верхний этаж и прошла по коридору к старой фотостудии. – Не столкнулась с курьером из пиццерии? – спросил Ранди, обнимая ее. – Нет. Ранди служил в полиции, но его страстью была фотография. Сагу он фотографировал при каждой их встрече. Двенадцать снимков малого формата. Единственной мебелью в обиталище Ранди была двуспальная кровать. Она стояла в ателье, соседствуя с камерой на штативе, рефлекторами и фонами. За большими окнами царила темнота. Сага и Ранди сели на кровать, под свет торшера, и принялись есть пиццу, запивая ее вином из кофейных кружек. Ранди потянулся за коробкой с вином, стоявшей на черном ящике с осветительным прибором, и наполнил кружки. – Я могу остаться до двенадцати, – сказала Сага, скармливая Ранди кусок пиццы из своих рук. Ранди усыновили, к своим новым родителям он приехал из Китая, но поддерживал контакт с биологической матерью, которая и теперь еще жила в Юйси, в Юньнане. Он вырос на Лидингё и пять лет назад окончил Полицейскую академию. На стенах висело уже несколько портретов Саги, сделанных с такой любовью, что тончайшие волоски на ее теле словно светились. Возле кровати лежало несколько карандашных эскизов: у Ранди была новая идея – уложить Сагу в большую гептаграмму из вишен и сфотографировать сверху. Сага подняла один из эскизов и стала рассматривать его на свет. Ранди изобразил ее лицо в виде овала с крестом, а вишню рассыпал звездой с семью лучами. – Это древний символ творения, те самые семь дней, – объяснил Ранди. – Бог создал мужчину и женщину на шестой день… и сделал их владыками над всеми зверями. – Изначально равными. – Не обязательно воссоздавать именно эту картину… Можешь показать средний палец этой легенде о творении. Привет Ай Вейвею [14]. – Да ну, – улыбнулась Сага. – Или давай просто съедим всю вишню. – Ну хватит. Давай начнем, это же здорово. Ранди рассыпал вишню по полу и принялся расставлять камеру, экраны-отражатели и зонты для работы со светом. Сага сняла джинсы и повесила их на штатив. Расстегнула молнию старой адидасовской куртки и подошла к высокому зеркалу, прислоненному к стене. Не замечая, что Ранди замер, она сбросила куртку на пол и стащила с себя потертую футболку. Ранди не мог оторвать от нее глаз; Сага, в одних трусах, красила губы и соски вишнево-красной помадой. Что-то со стуком упало на пол, и Сага подняла глаза. Ранди пробормотал: “извини” и нагнулся за тяжелой деталью штатива. – Тебе не холодно? – хрипло спросил он. – Пока нет. – Скоро будет жарко, лампы накалятся. Сага завинтила помаду, сняла трусы и, следуя указаниям Ранди, легла посреди звезды так, чтобы красные соски вписались в линию из вишен. В прошлые выходные она фотографировала Ранди голым, с ангельскими крыльями за спиной и бутылкой кальвадоса в руке. Ранди укрепил камеру на пантографе. Приспособление каталось по специальным рельсам на потолке, позволяя делать фотографии сверху. Забравшись на верхнюю ступеньку стремянки, Ранди посмотрел на Сагу, слез и отставил лестницу в сторону. – Ну что, готова к первому снимку? – Мне лежать вот так? – Какая же ты красивая, просто безумно. – Ранди обхватил черную резиновую грушу на конце спускового тросика. Он забрался на лестницу, прокрутил пленку вперед, снова спустился, убрал лестницу и переставил одну из студийных ламп и серебристый экран. – Хорошо, – пробормотал он. – Лучше и быть не может… Сага чуть приподняла колено. – Хорошо, отлично, оставь так. – Ты придешь к папе и Пеллерине на День Люсии? [15] – Я уже говорил: с огромным удовольствием. – Ранди продолжал щелкать затвором. Теперь он как будто смотрел в себя, он уже видел готовую фотографию, видел белую кожу Саги, видел, как сияет ее красота в звезде из вишен. Ребра рисовались под кожей, как мелкие дюны, а светлые волосы на лобке отливали теперь не латунью, а стеклянным блеском. Ранди сделал последний снимок. Сага поднялась и доела остававшиеся в миске ягоды. На спине у нее после твердой подложки остались красные отметины. – Прелюдия скоро закончится? – спросила Сага. – Кажется, да. Отодвинув торшер, Сага легла на кровать и стала ждать, пока Ранди соберет последние провода. У нее еще оставалась пара часов до похода в рок-клуб. Ранди сел на край кровати и стянул с себя футболку. Сага перевернулась на спину, и он стал целовать ее в шею и грудь. Сага чуть раздвинула ноги и закрыла глаза, но все равно кожей ощущала его обжигающий взгляд. Ранди целовал ей живот и бедра; она чувствовала его влажное дыхание, чувствовала, как мягко и ритмично скользит его язык. Сага растворилась в его теплом нежном дыхании. Пощелкивал раскаленный металл галогенных ламп. Сага положила руку на колючий “ежик” Ранди; тот задышал чаще. Пульсирующий жар растекался по всему телу. – Медленнее, – прошептала она. Ранди продолжил покрывать ее невесомыми поцелуями, чуть сдвинулся в сторону и не заметил, как сбил ногой торшер. Сага увидела, как торшер валится на пол, почувствовала, как дернулся Ранди. Лампа упала на пол и погасла. |