Онлайн книга «На краю государевой земли»
|
Будет тебе! — сказал Федька, понимая, что тот говорит это, чтобы отвлечь его. Они помянули Степанова… — А Бекетов где? — В Енисейске, — ответил Артемка. — Как там воевода-то сейчас? — Кутузов, что ли?.. Ждет перемену! — М-да, — промолвил Федька; у него не сложились отношения с Кутузовым, и он был доволен, что когда вернется, то того уже не будет в Якутске. — Ты не трогай здесь Куликана, — посоветовал он атаману. — Он стар и послушен, не то что Зелемей. С тем надо держать ухо востро! Да теперь-то, когда подойдет Лыткин, он притихнет… Пугливый он! — со злостью процедил он сквозь зубы о ламутском князьке, который испортил ему здесь службу. Они еще выпили, поговорили об остроге и о том, что здесь случилось. — Ну, я пойду. Отдохнуть бы надо, — сказал Артемка. — Тут гнал и-то до тебя день и ночь. Шутка ли — за 50 дней дошли. Вполовину от твоего. Он встал, тяжело зашаркал сапогами по полу, вышел из приказной. Слегка стукнула дверь. И все стихло. Федька положил на стол кулаки, сжал их так, что побелели костяшки, задумался. В избе, в углу, что-то стало потрескивать: она оседала… С чего-то ему вдруг показалось, что запел петух, как бывало когда-то на собственном дворе в Томском остроге. Тот петух был цветастый, похожий на Танькин сарафан из камки. Его так и прозвали «Пестряк»… В ушах у него что-то зазвенело, словно ударили к обедне… «Нет, не всполошный!» — успокоился он… «Уж не началось ли?» — заволновался он, поднялся с лавки, опасаясь, что вдруг снова ударит падучая… Вот так, чуть присядешь, еще и духа-то не перевел, а уже что-то опять надо делать… Из острога он ушел в Якутск с остатками своих уцелевших казаков через два месяца, когда стал зимник. С Охотском он расстался легко. * * * Когда он вернулся в Якутск, там уже был новый воевода, князь Иван Петрович Борятинский. И не успел он еще как следует отдохнуть, как сразу же попал на войсковой смотр, устроенный Борятинским наличному составу служилых города. Смотр как смотр, обычный, весенний. И Федька тоже стоял в строю, со своим полком. Подошел конец февраля, как всегда было холодно, но терпимо. Прошла перекличка. Затем провели осмотр оружия. Борятинский собрался было уже распустить всех, как тут из строя выступил пятидесятник Аргамаков, а с ним еще три казака. И Федька с удивлением увидел среди них Андрюшку Щербака. Аргамаков протянул бумагу Борятинскому: «Челобитная! От казаков!» «Что это они?» — насторожился Федька, полагая, что Андрюшка-то не станет на него что-то клепать. Борятинский принял челобитную, а дьяк тут же зачитал ее. В челобитной казаки обвиняли всех боярских детей Якутска в насилиях, творимых теми над ними, над казаками, в походах… Да Федьке-то никакого дела не было до других. Но то, что он услышал о себе, вывело его из равновесия. Казаки припомнили ему все: и Амур, откуда он вернулся не со всем полком. А вот теперь Охотск, смерть того же Потапки, и всех казаков, кто там пал, свалили тоже на него. И как он вешал гиляков и ламутов, его кулачный порядок… Андрюшка, а то знал только он, написал на него даже о том, как он гнал водку в Эджиганске, когда был там в приказных, вместе с Гринькой… Шингалов еще вспомнили бы! — зло крикнул он казакам. — А что — шингалов-то! Вон — твой холоп, Пахомка-то, сбежал в никанскую землю! Сызменничал! Женился там! У богдыхана при дворе ходит в советниках! А ты же ведь посылал его для своей корысти с торгами на Амур!.. Федька, обозленный, стал отбиваться от всех этих нападок. Боярские дети поддержали его: — Да-да, вас загоняешь службой! — Не гаркнешь — так с места же не двинетесь!.. — Кто, кто трогал-то тебя?!. Если раз трону — то и помрешь тотчас же!.. На площадь выплеснулись крики, остервенело заговорила она. — Все, все — давай расходись! — велел Борятинский казакам, видя, что вот-вот дело может дойти и до драки. В этот же день он вызвал к себе Федьку. — Он мстит за прошлое! Еще в Охотске я саданул его! — возмутился Федька неправдой Щербака, тем, что продал его. — А там еще был его друг, Ясырка!.. — Ты-то саданешь! Кха! — даже крякнул Борятинский в восхищении от его коренастой фигуры. — Он же свой, томский! — вдруг вырвалось у Федьки с горечью, и в его голосе мелькнула растерянность. Борятинский строго посмотрел на него. — Федор, есть челобитная. И я должен дать ей ход, — стал он как будто уговаривать его, чтобы он смирился с этим. — Ты все понимаешь и сам… Это дело Федьки затянулось на целых два года, оно вымотало его, подорвало у него окончательно веру в людей. А тут еще приехал из Москвы, из приказа Тайных дел, сыщик Федор Охлопков. Приехал он специально по государеву указу «сыскивать» про «неправды» и «плутости» сибирских воевод и таможенных голов. И было дело, как-то на площади, на войсковом сборе, ему поноровил в сыске Андрюшка Булыга. Андрюшка был боярский сын, чудаковатый, но правдивый. — Да вот хотят они, ссыльные, из томских, поделить между собой Якутский острог! — заявил он сыщику. — Как так поделить?! — встрепенулся Охлопков. — Кто же это?! Давай имена! Его поддержал Лодыжинский. Он снова приехал сюда на воеводства. — Да все они же! — выкрикнул Андрюшка, замялся, не решаясь вслух обвинять кого-то. Затем, решившись, он назвал их. — Это Федька Пущин, да Сосновский и Пашка Шульгин!.. А к ним же Ивашка Жаглов!.. — Я тебе сейчас покажу — поделить! — вспылил Федька от такой наглости Булыгина. Он кинулся было к нему, но ему загородили дорогу Сосновский и Шульгин. — Будет, будет тебе, Федор! — стали унимать они его. Федька еще покричал немного на Булыгина, затем успокоился. На этом войсковой сбор закончился. Всех служилых распустили. На следующий день Федька пришел на двор к Охлопкову. Тот снимал угол на дворе у Семки Дежнева. Тот же уехал в Москву и все еще не возвращался. И его двор пустовал. И воевода распорядился поселить туда московского сыщика. Походив по его двору так, словно разглядывал его, Федька обратился к Охлопкову. — Послушай, тезка, ты посуди сам, зачем мне нужен острог! Как кричит тот дурак, Булыгин! Что?! У меня нет денег или соболей?.. Да, да, меня укоряют здесь многие, будто я нажил на Ламе 30 сороковок соболей! — запальчиво выкрикнул он, когда заметил, что Охлопков странно посмотрел на него, удивленный его откровенностью. |