Онлайн книга «Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин»
|
– Убирайся отсюда! – завопил Отто. – Вон! Девушка повернулась и медленно пошла прочь. Трогательная ее фигурка исчезла в надвигающейся тьме. – Мне кажется, тебе бы следовало попрощаться с ней, – сказал Питер, который мог себе позволить быть великодушным теперь, когда враг был обращен в бегство. Но Отто не слушал его. – На что мне сдались эти поганые девчонки? Каждый вечер надоедают мне со своими танцами… А ты знаешь, Питер, какой я – меня так легко уговорить… Конечно, с моей стороны было ужасно оставлять тебя одного, но что я мог сделать? Это они во всем виноваты, правда… Началась новая полоса нашей жизни. Решимость Отто длилась недолго. Большую часть дня мы с Питером проводили в одиночестве. Учительница уехала, а вместе с нею у Отто пропала последняя охота купаться с нами возле крепости. Теперь он каждое утро идет на пляж у пирса, чтобы пофлиртовать и поиграть в мяч со своими вечерними партнерами по танцам. Маленький доктор тоже исчез, и мы с Питером можем свободно купаться и лентяйничать на солнце без всякой атлетики сколько душе угодно. После ужина Отто начинает готовиться к танцам – это целый ритуал. Сидя в спальне, я слышу шаги Питера на площадке, легкие и пружинистые. Это единственное время дня, когда Питер чувствует себя вправе не обращать на Отто никакого внимания. Он стучится ко мне в дверь, и я тотчас захлопываю книгу. Я уже сходил в деревню за мятными сливками. Питер прощается с Отто с напрасной и слабой надеждой, что, может быть, хоть сегодня он наконец-то будет пунктуален. – Итак, до половины первого… – До часа, – торгуется Отто. – Хорошо, – уступает Питер, – до часа. Но не опаздывай. – Не опоздаю, Питер. Распахнув садовую калитку, мы пересекаем дорогу по направлению к лесу, Отто машет нам с балкона. Мне нужно быть осторожным и спрятать мятные сливки под пальто, чтобы он не увидел их. Виновато хихикая и поедая сливки, мы идем по лесной тропе в Баабе. Теперь мы все вечера проводим в Баабе. Нам нравится там больше, чем в нашей деревне. Единственная песчаная улица застроена домами с низкими крышами, стоящими среди сосен. От нее веет колониальной романтикой. Она напоминает полуразвалившееся заброшенное поселение где-нибудь в лесной глуши, куда люди приезжают взглянуть на несуществующий прииск и, не имея средств, оседают там на всю жизнь. В маленьком ресторанчике мы едим клубнику со взбитыми сливками и беседуем с молодым официантом. Официант ненавидит Германию и жаждет уехать в Америку. «Hier ist nichts los». [76] В летний сезон у него нет ни единой свободной минуты, но зимой он не зарабатывает ни пфеннинга. Большинство парней в Баабе – нацисты. Двое из них иногда приходят в ресторан и втягивают нас в задорный политический спор. А также рассказывают о своих упражнениях на плацу и о военных играх. – Вы готовитесь к войне, – негодует Питер. В таких случаях – хоть он и не питает ни малейшего интереса к политике – он изрядно горячится. – Извините, – встревает один из ребят, – это абсолютно неверно. Фюрер не хочет войны. Мы за честный мир. Хотя… – добавляет он мечтательно, и лицо его сияет от радости, – и война может быть замечательной. Вспомните древних греков. – Древние греки, – возражаю я, – не использовали отравляющих газов. Ребята презрительно выслушивают мой аргумент. Один из них торжественно возражает: – Это только вопрос техники. В половине одиннадцатого вместе с большинством жителей мы идем вниз к железной насыпи к прибытию последнего поезда. Обычно он пуст. Лязгая и издавая пронзительный свист, проходит он через темный лес. В конце концов, возвращаться домой пешком уже поздно, и мы едем на поезде. На другой стороне луга можно увидеть освещенный вход в кафе у озера, куда Отто ходит на танцы. – Сегодня вечером огни преисподней ярко светятся, – замечает Питер, довольный своей ремаркой. Ревность породила у Питера бессонницу. Он начал принимать снотворное, но оно редко оказывает хоть какое-нибудь действие. Он просто-напросто все утро ходит сонный, даже после завтрака. И часто ложится вздремнуть на час-другой в нашей крепости, на берегу моря. В то утро стояла прохладная и пасмурная погода, море было серое, цвета устриц. Мы с Питером наняли лодку и, пока гребли, совершенно выбились из сил, потом нас тихо понесло по течению прочь от берега. Питер закурил сигарету. Внезапно он проговорил: – Интересно, сколько это будет продолжаться?.. – Столько, сколько ты позволишь. – Да… У нас, кажется, все устоялось, не так ли? Я думаю, нет никакой особой причины, по которой мы с Отто должны измениться друг к другу. Он помолчал и добавил: – Если, конечно, я не перестану давать ему деньги. – Что же тогда случится? Питер лениво провел рукой по воде. – Он бросит меня. Лодка плыла еще несколько минут. Я спросил: – Ты думаешь, ему до тебя нет никакого дела? – В начале было, наверное… Но теперь… Теперь нас ничего не связывает, кроме денег. – Ты все еще любишь его? – Нет… Я не знаю. Может быть… я ненавижу его иногда – если это признак любви. – Может быть. Последовала долгая пауза. Питер вытер руки носовым платком. Его рот нервно кривился. – И что же, – сказал он, наконец, – ты мне посоветуешь? – А что ты хочешь? Губы Питера снова искривились. – Наверное, я хочу расстаться с ним. – Тогда лучше расстаться. – Прямо сейчас? – Чем быстрее, тем лучше. Вручи ему хороший подарок и отошли его назад в Берлин. Питер покачал головой и грустно улыбнулся. – Не могу. Последовала еще одна долгая пауза. Затем Питер сказал: – Извини, Кристофер… Ты абсолютно прав, я знаю. Если бы я был на твоем месте, я бы сказал то же самое… Но я не могу. Все будет идти по-прежнему, пока не случится что-то непредвиденное. Долго так продолжаться не может… Да, знаю, я очень слаб… – Тебе не надо извиняться передо мной, – улыбнулся я, чтобы скрыть легкое раздражение. – Я же не психоаналитик. Я взялся за весла и начал грести к берегу. Когда мы приблизились к пирсу, Питер сказал: – Ты будешь смеяться, но когда я впервые встретил Отто, я подумал, что мы всю жизнь будем вместе. – О, боже мой! Картина совместной жизни Питера с Отто рисовалась мне комедийным вариантом ада. Я громко рассмеялся. Питер тоже рассмеялся, засунув сжатые руки между коленями. Лицо его из розового стало красным, а из красного – пунцовым. Вены вздулись. Выходя из лодки, мы все еще хохотали. |