Книга Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин, страница 98 – Кристофер Ишервуд

Поскольку я не отозвался, она серьезно добавила:

– Вы знаете, я бы хотела, чтобы вы мне честно сказали, в чем мои недостатки.

В другом настроении вопрос показался бы мне забавным и даже трогательным. Но сейчас я подумал: «Напрашивается на комплимент», – и огрызнулся:

– Не знаю, что вы имеете в виду, говоря о недостатках. Я не сужу о людях по их оценкам за четверть. Лучше спросите кого-нибудь из своих учителей.

На несколько минут она замолчала. Но затем снова заговорила. Прочел ли я что-нибудь из ее книг?

Я ничего не прочел, но сказал:

– Да, «Фру Мария Груббе» Якобсена.

И что я о ней думаю?

– Очень хорошая книга, – буркнул я, чувствуя себя виноватым.

Наталья пристально посмотрела на меня.

– Боюсь, вы очень неискренни. Вы не сказали главного.

Внезапно я взвился как мальчишка.

– Конечно, нет. А почему я должен говорить главное? Я устал от споров. Я не собираюсь говорить ничего вразрез вам.

– Но если так, – она была действительно смущена, – нам нет смысла заводить серьезные разговоры.

– Конечно, нет.

– Тогда, может, нам вообще не разговаривать? – спросила бедная Наталья.

– Самое лучшее для нас, – сказал я, – мычать, как коровы на ферме. Мне нравится ваш голос, но мне совершенно безразлично, что вы при этом говорите. Поэтому лучше всего нам издавать звуки «му-у, ав-ав и мяу».

Наталья зарделась. Она была поражена и глубоко задета. Затем, после долгой паузы, она сказала:

– Да, понимаю.

Когда мы подошли к ее дому, я попытался помириться и обернуть все в шутку, но ничего из этого не получилось. Домой я ушел ужасно пристыженный.

Однако через несколько дней Наталья позвонила и пригласила меня на ланч. Она сама открыла мне дверь, – очевидно, ждала звонка – и приветствовала меня восклицанием:

– Му-у! Ав-ав! Мяу!

На мгновенье мне показалось, что она сошла с ума. Потом я вспомнил нашу ссору. Но Наталья, разыграв эту сценку, готова была помириться.

Мы пошли в гостиную, и она стала бросать в вазы таблетки аспирина, чтобы, по ее словам, оживить цветы. Я спросил, что она делала последние дни.

– Всю эту неделю, – ответила Наталья, – я не ходила в школу. Три дня назад стою я около этого пианино и вдруг падаю – вот так. Как сказать по-английски: ohnmächtig?

– Вы имеете в виду, что вы упали в обморок?

Наталья живо закивала.

– Да, верно, у меня был ohnmächtig.

– Но в таком случае вам следовало бы сейчас быть в постели. – Внезапно я почувствовал себя покровителем.

– Как вы себя чувствуете?

Наталья весело рассмеялась, и, конечно же, я никогда не видел, чтобы она выглядела лучше.

– О, это несерьезно. – Я должна сказать вам одну вещь, – добавила она. – Приятный сюрприз: сегодня придут отец и мой кузен Бернгард.

– Замечательно.

– Да. Не правда ли? Когда появляется отец, это такая радость, ведь он все время в разъездах. У него столько дел повсюду: в Париже, в Вене, в Праге. И всегда он должен ездить на поезде. Думаю, он вам понравится.

– Конечно.

И вот стеклянные двери распахнулись, и перед нами предстал герр Ландауэр, жаждавший познакомиться со мной. Рядом стоял Бернгард Ландауэр, двоюродный брат Натальи, – высокий бледный молодой человек в темном костюме, всего лишь на несколько лет старше меня.

– Я очень рад познакомиться с вами, – сказал Бернгард, когда мы пожали друг другу руки. Он говорил по-английски без малейшего акцента.

Герр Ландауэр был маленьким живым человеком со смуглой морщинистой кожей, как у старого, хорошо начищенного башмака. Его блестящие карие глаза смахивали на пуговицы, а брови бульварного комедианта были густыми и черными, словно подведенными жженой пробкой. Было ясно, что он обожает свое семейство. Он распахнул перед женой дверь так, словно она была хорошенькой молоденькой девушкой. Благожелательная счастливая улыбка изливалась на всю компанию: на светившуюся от радости по случаю его приезда Наталью, слегка зардевшуюся фрау Ландауэр, меланхоличного, бледного, вежливо-загадочного Бернгарда и даже меня. Герр Ландауэр в разговоре почти все время обращался ко мне, деликатно обходя все, что касалось семейных дел, чтобы не напоминать мне, что я здесь посторонний.

– Тридцать пять лет назад я был в Англии, – сказал он с сильным акцентом. – Я приехал в вашу столицу, чтобы писать докторскую диссертацию, и поселился вместе с еврейскими рабочими в лондонском Ист-энде. Я не раз имел возможность убедиться, что ваши английские власти мне вовсе не рады. Я был очень молод тогда, пожалуй, моложе, чем вы сейчас. Я вел необыкновенно интересные разговоры с докерами, проститутками и хозяйками «пабликхауз» ^[84], как вы их называете. Очень интересно… – Герр Ландауэр задумчиво улыбнулся. – И моя пустяковая небольшая диссертация вызвала такие дебаты! Ее перевели на пять языков.

– На пять языков! – повторила Наталья. – Вы видите, мой отец тоже писатель.

– О, это было тридцать пять лет назад! Задолго до того, как ты родилась, моя милая! – Герр Ландауэр неодобрительно покачал головой, в его глазах-пуговках светилось великодушие. – Сейчас у меня нет времени для подобных штудий. – Он вновь повернулся ко мне. – Я только недавно прочел по-французски книгу о вашем великом английском поэте лорде Байроне. Такая интересная работа. Теперь я был бы очень рад узнать ваше профессиональное мнение об этом важнейшем вопросе – был ли лорд Байрон виновен в кровосмесительном грехе? Как вы думаете, мистер Ишервуд?

Я почувствовал, что краснею от стыда. Странно, но меня смущало присутствие не Натальи, а фрау Ландауэр, безмятежно заправлявшей в рот очередной кусок, а Бернгард не отрывал глаз от своей тарелки, чуть заметно улыбаясь.

– Да, – промямлил я, – это довольно сложно…

– Очень интересный вопрос, – перебил меня герр Ландауэр, благосклонно оглядывая всех нас и с огромным удовольствием уплетая завтрак.

– Имеет ли гений право на исключительные поступки? Или скажем ему так: «Нет, вы можете писать прекрасные стихи и рисовать замечательные картины, но вести себя вы должны, как обычный человек и подчиняться законам, созданным для обычных людей». – Не переставая жевать, герр Ландауэр обвел нас торжествующим взглядом. Вдруг он уставился на меня: – Ваш драматург Оскар Уайльд… еще один случай. Что вы скажете о нем, мистер Ишервуд? Я бы очень хотел услышать ваше мнение. Справедливо ли было по английским законам наказывать Оскара Уайльда или нет? Пожалуйста, скажите, что вы думаете?

Герр Ландауэр радостно смотрел на меня, замерев с вилкой у рта. Подспудно я все время ощущал присутствие Бернгарда, который сдержанно улыбался.