Книга Асимметричный ответ, страница 50 – Макс Глебов

Чувствовал себя он уже заметно лучше, но комбинация осколочных ранений и отравления люизитом оказалась изрядной дрянью, и процесс выздоровления шел медленно. Рихтенгдену было невыразимо скучно. Он привык к тому, что его мозг постоянно загружен решением сложных задач со многими неизвестными, а здесь, в госпитале, дни проходили в сплошном однообразии, изредка прерываемом визитами сослуживцев и начальства, приносившими, впрочем, не так много нового.

Вот и сейчас дверь беззвучно открылась, и в палату заглянула медсестра.

– Герр оберст, к вам посетитель. Вам не стоит сильно напрягаться, так что у вас не больше двадцати минут.

– Я помню, Гретта, спасибо, – улыбнулся Рихтенгден, – Пригласите его, пожалуйста.

Медсестра посторонилась, пропуская гостя, и тот быстрым шагом вошел в палату, направившись прямо к койке, на которой лежал полковник.

– Здравствуй, Генрих, как я рад тебя видеть! – улыбаясь, произнес Эрих фон Шлиман, поправляя сбившийся от быстрой ходьбы белый халат.

Рихтенгден не верил своим глазам. Перед ним стоял живой и здоровый друг детства, который никак не мог здесь находиться.

– Эрих! Но как? Тебе удалось бежать из плена?

– Нет, Генрих, русские сами меня отпустили, а генерал-майор Нагулин даже лично доставил меня на своем Пе-2 почти до самого штаба генерал-полковника Гёпнера. Из самолета, правда, пришлось выходить прямо в воздухе, но русский стрелок был столь любезен, что не забыл снабдить меня парашютом.

– Бред какой-то, – тряхнул головой Рихтенгден и поморщился от отдавшейся в ранах боли.

– Я смотрю, ты еще не в лучшей форме, – обеспокоенно произнес Шлиман.

– Это точно, – осторожно кивнул полковник. – Фронт не идет на пользу здоровью, особенно когда в дело идут осколочно-химические снаряды.

– Наслышан, – невесело усмехнулся Шлиман, – тебя сослали к фон Клейсту командовать пехотным батальоном. Как раз на тот участок, куда пришелся русский контрудар. Скажу честно, просто чудо, что ты смог там выжить.

– Да, но на фоне судьбы самого командующего мне еще повезло. Никогда не думал, что получу железный крест, исполняя обязанности пехотного офицера, – усмехнулся Рихтенгден. – Фон Клейст до своей гибели успел составить на меня представление к награде, в категоричной форме заявив, что действия моего батальона и своевременно предоставленная ему информация о масштабах русского контрнаступления спасли первую танковую армию от окружения и разгрома.

– Поздравляю с наградой, хотя, как я вижу, ты не слишком ей рад.

– Чему радоваться, Эрих? Я еще не разучился читать, и то, что я вижу на страницах газет, приводит меня в ужас. И все же, почему русские отпустили тебя, и как ты вырвался из Московского котла?

– Я доставил Гёпнеру пакет от генерала Жукова вместе с информацией о новой русской бомбе, взрыв которой мне продемонстрировали на полигоне. А потом меня вывезли в Рейх одним из последних транспортных самолетов по приказу адмирала Канариса.

– Это была родная сестра той бомбы, от взрыва которой погиб генерал-полковник Гот?

– Да, Генрих, ты все понял правильно. Когда утром Гёпнер узнал все подробности ночного удара по штабу Гота, я уже не сомневался, что Московскому котлу осталось существовать считанные дни.

– И ты ничего не предпринял?

– А что я мог сделать, Генрих? Кто я такой? Бывший пленный, появившийся в штабе Гёпнера при весьма сомнительных обстоятельствах. Я тогда был рад, что меня не расстреляли прямо на месте, а отправили в Германию, чтобы со мной разбирались те, кому это по должности положено.

– И как прошли разбирательства?

– Непросто, – коротко ответил Шлиман, – но и не так плохо, как я опасался. Со мной работал лично Канарис.

– Вот как? – удивленно приподнял бровь Рихтенгден.

– Ты не поверишь, но в его кабинете я застал человека, которого никак не ожидал там встретить – начальника штаба сухопутных сил генерала Гальдера. Они вместе задавали мне вопросы, причем, допросом я бы это не назвал. Скорее, это была беседа.

– И о чем они хотели узнать?

– Обо всем, что я видел в плену. О разговоре с русским стрелком, о бомбе, о смети Гота и реакции Гёпнера на ультиматум. Но знаешь, я вынес из этой беседы одну важную мысль. Кажется, на верху начинают понимать, что эту войну нам не выиграть, во всяком случае, пока мы воюем на два фронта.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, но Фюрер никогда не пойдет на сепаратный мир с Англией. Он не простит англичанам бомбардировок городов Рейха.

– Это меня и пугает больше всего. Вспомни Первую мировую. В конце восемнадцатого года наши солдаты еще стояли на земле Франции и Бельгии. Ни один оккупант не ступил на территорию Германии, но война уже была проиграна. Меня не оставляет чувство, что история повторяется.

– Я бы не стал оценивать ситуацию столь мрачно. Силы у нас еще есть. Если и не для решительного наступления, то для прочной обороны точно. Если закрепиться на западном берегу Днепра…

– Ты прав, силы еще есть, но нужно срочно прекращать химическую войну и выстраивать прочную оборону вместо бесплодного распыления ресурсов на операции возмездия.

– Ты о налете на Ленинград?

– Да, но не только. Я все больше убеждаюсь в том, что мы не сможем победить, пока у власти остается Гитлер, – негромко произнес Шлиман. Главное было сказано, и теперь майор внимательно смотрел на друга детства, ожидая его реакции.

– Эти слова ты тоже услышал в беседе с Канарисом и Гальдером? – после секундной паузы спросил полковник.

– Скажем так, впрямую они не звучали, но я умею складывать два и два.

– Что ж, возможно, ты прав. То, что было хорошо в тридцать девятом и сороковом, сейчас ведет нас к гибели, и тот, кто этого не понимает, должен уйти.

– Ты слишком легко согласился, – насторожился Шлиман.

– Посмотри на меня! – неожиданно зашипел Рихтенгден, – Думаешь я не знаю, кто отдал главный приказ, в результате которого я оказался в окопах под русскими химическими снарядами? Да у меня в сто раз больше причин ненавидеть этого ефрейтора, чем у вас всех месте взятых!

* * *

Двух недель, о которых говорил Шапошников, на переброску войск на Волховский фронт не хватило. Никто не ожидал, что капитуляция группы армий «Центр» превратится в столь масштабную гуманитарную операцию, в которой придется задействовать несколько дивизий и массу техники.

Положение, до которого довела немецкие войска русская зима, помноженная на совершенно недостаточное снабжение, оказалось гораздо более катастрофическим, чем предполагала Ставка. Количество обмороженных и умирающих от холода солдат вермахта потребовало от медицинской службы Красной армии чрезвычайного напряжения сил. Да и вообще, с таким количеством пленных у нас столкнулись впервые. По самым скромным предварительным оценкам численность капитулировавшей группировки составила не менее шестисот тысяч человек, значительная часть которых нуждалась в медицинской помощи. Кроме того, всю эту оголодавшую толпу требовалось накормить и где-то разместить. В первые дни уже вывесившим белые флаги, но еще не успевшим сложить оружие немцам даже сбрасывали продукты и медикаменты с самолетов. Добраться до них по земле иногда было непросто – много где требовалась предварительная дегазация местности. Эти действия в итоге сильно упростили процедуру сдачи в плен – инцидентов со стрельбой удалось почти полностью избежать.