Онлайн книга «Летят перелетные птицы»
|
– Н…Нет… А впрочем, какая разница… Спасибо вам за заботу… – Так и я говорю – не знаю уж, как и благодарить! – вставила откуда-то сбоку свое слезное Татьяна Михайловна. – Вот ведь, какие у нас люди отзывчивые… И денег ни копейки не взял… – Ладно, поехал я… – застеснялся вдруг здоровенный мужик Кузин, пятясь к кабине «Газели». – Я ж это, в свой обеденный перерыв подорвался… – До свидания, Кузин! Не болейте! – махнула она ему вслед, прощаясь. – И вам не хворать… – донеслось уже из кабины под клекот заведенного мотора. Стоя рядышком у палисадника, они проводили его машину глазами. Татьяна Михайловна привычным жестом ощупала кухонное полотенце на плече, потянула его к носу. Потом повторили тихо: – Вот ведь, какие люди отзывчивые… А вы, Анн Иванна, идите к Вареньке-то. Не спит она. Опять проплакала всю ночь. – Да, иду… Поначалу ей показалось, что Варя спит. Девушка лежала, утонув головой подушке и сложив руки на груди так, как складывают покойницам. Подойдя, она вгляделась в ее лицо, осторожно присела на стул, и он скрипнул под ней предательски. Варины веки вздрогнули, медленно, будто с усилием, поднялись вверх. – Прости, я тебя разбудила, Варя? – Нет… А что там за шум во дворе был? – А это тебе кресло привезли. Вот подлечим тебя немного, и будешь в кресле по дому передвигаться. И на улицу можно будет… Она хотела сказать «выйти», но вовремя осеклась, панически подыскивая походящее слово. Однако не успела. Варя повернула к ней бледное лицо, проговорила со злой досадой: – Да уймитесь вы, наконец! Не надо мне никакого кресла! Я что, просила вас об этом? – Ну почему же не надо, Варенька… Зря ты так… Тем более, это не моя инициатива, это люди решили тебе помочь… – Какие люди? Не надо мне никаких людей! Что вы все ко мне лезете? Я сама решу, что мне надо, а чего не надо. Я же вам уже говорила… Скажите лучше, снотворное принесли? – Нельзя тебе сейчас снотворное, Варь… Для почек вредно. Надо сначала болезнь твою подлечить. – Это моя болезнь, и мне самой решать, что с ней делать. Говорю же – принесите! Вам что, таблеток жалко? Я требую, в конце концов… Что ж вы меня…мучаете… Трудно сглотнув, она снова закрыла глаза, замолчала. Лицо ее было почти спокойным, лишь изредка подрагивали крылья точеного красивого носика да сморщились напряженной полоской бледные губы. Наверное, надо еще что-то ей сказать… Что-нибудь ободряющее. А что сказать-то? Чего ни проговори, все фальшиво прозвучит. Да и что значат для нее слова какой-то участковой врачихи? Ей сейчас другого человека слова нужны… Интересно, хотя бы по телефону он ей звонит или нет? Вроде и самого мобильника нигде не видно… Ах, да, в этом месте поселка мобильник никогда сигнал не ловит. Сама сколько раз на эту проблему натыкалась. Несколько улиц – как проклятые, и Чапаева в том числе. И тут же память, словно озаботившись проблемой, услужливо преподнесла ей картинку – субботние их с Александром Синельниковым посиделки в огороде, тяжелая пауза, опасливый настороженный взгляд, курлыканье телефона на столе… Почему его телефон принял сигнал? Она еще тогда подумала спьяну – мистика какая-то… Встряхнув головой, будто сбрасывая наваждение, спросила деловито: – А таблетки, которые я прописала, ты пьешь, Варенька? То есть…мама дает тебе? Надо обязательно пропить, три раза в день. Гормональный уровень в норму придет, и тебе сразу лучше станет. Молчит. Никакой реакции. Лишь нервно дрогнули губы да выкатились из уголков закрытых глаз две слезинки, пропали за ушами. Какие у нее ушки красивые – маленькие розовые раковины… Жалость вдруг захлестнула, накрыла с головой. Так накрыла, что болью пересеклось дыхание, и она с трудом сдержала рвущийся изнутри порыв упасть перед кроватью на колени, обнять, заголосить, затрястись по-бабьи в виноватом рыдании. Девочка, бедная девочка… Понимаю твою безысходность, твои мысли, твои муки, твои страшные желания и решения… И впрямь, что тебе это кресло – кататься туда-сюда по убогой улице Чапаева, ловя на себе любопытные взгляды из чужих окошек? Зачем… Никуда она не упала, конечно же. Не заголосила, не затряслась по-бабьи. Встала, вышла на ватных ногах, смахивая на ходу выбежавшую слезу. Во дворе, под навесом, притулилось к дверям сарайчика неказистое инвалидное кресло. Показалось, идет от него странная живая энергия недоумения – извините меня, мол, хозяева, за отвергнутое здесь присутствие. Но как знать, может, и пригожусь еще… Татьяны Михайловны во дворе не оказалось, где-то по хозяйству суетилась. Побрела вон, прикрыв за собой калитку. Шла потом по улице, как пьяная. А в голове лишь одно слово суетилось – выбор. Выплывало из непролитых слез, дрожало перед глазами. Да, у каждого должен быть выбор. Всякими могут быть жизненные обстоятельства, но выбор всегда должен быть. Право выбора. Возможность – выбора… Шедшая навстречу женщина пристально глянула ей в лицо, кольнула из глаз любопытством. Наверное, слишком уж много смятения у нее на лице было. Да и фразы, что в голове крутились так маниакально настойчиво, она, похоже, вслух проговаривала… Нет, надо что-то делать с собой. И с ситуацией. Так нельзя больше, нельзя… Сегодня – понедельник. До субботы остается вторник, среда, четверг, пятница. Четыре долгих мучительных дня. Надо назначить себе день для решения. Завтра? Нет, назавтра еще сил не достанет. Значит, в среду… * * * Десять блистеров с феназепамом, уютно устроившись под желтой аптекарской резинкой, легким комком провалились на дно сумки, и она поспешно защелкнула замок, стараясь отвлечься мыслями на что-нибудь постороннее. Хорошо бы вообще голову отключить, не думать, не трястись внутренней мелкой дрожью. На улице было сыро, ветрено. Сразу пробрало до костей, и непонятно уже было, отчего она больше трясется, от страха или от холода. Теперь, главное, до улицы Чапаева добрести, не свалиться от ужаса в придорожные лопухи. А рябина у палисадника совсем почти облетела, сверху голые ветки торчат. Эти голые ветки и видит Варя в окно изо дня в день. И слышит их тоскливое скрежетание по стеклу. Странно, даже телевизора в доме нет… Могла бы и купить Татьяна Михайловна телевизор-то, раз деньги у Александра взяла. И деньги, между прочим, не малые, если соотносить с уровнем Одинцовских копеечных зарплат. Хотя – чего это она вдруг про деньги… Открыла калитку, ступила во двор. Над трубой баньки дымок вьется – наверное, Татьяна Михайловна очередную постирушку затеяла. Поднялась на крыльцо, с силой дернула на себя дверь. Значит, Варя одна в доме. Села молча на стул у кровати, даже поздороваться духу не достало. Встретились глазами, долго смотрели друг на друга. Разговаривали. «Ну же, давай!» – слишком уж явно читалось в Вариных глазах. «Не могу, не могу…» – молила ответным взглядом. |