Книга Большая игра Слепого, страница 91 – Андрей Воронин

В портфеле оказались документы и кожаная перчатка.

Шелковников между тем постепенно приходил в себя.

– Ты кто? – первое, что спросил он, опомнившись после удара. Отставной майор понимал, что если бы это был захват, организованный ФСБ, все прошло бы совсем по-другому: дом окружили бы, и действовал бы не один человек, а группа, как минимум, пятеро в бронежилетах и с автоматами. Значит, был шанс договориться.

Глеб проигнорировал вопрос, продолжая изучать содержимое портмоне.

– Ты из ФСБ?

– Может быть, – ответил Сиверов.

– Что тебе надо?

– А ты разве не знаешь? – спокойно сказал Глеб. – Мне нужны картины, и у меня слишком мало времени.

Мне достаточно позвонить по телефону, и сюда приедут люди генерала Потапчука. Думаю, его фамилию ты знаешь.

Шелковников криво усмехнулся:

– Без меня картины ни хрена не стоят.

– Ты без них тоже ни хрена не стоишь.

– Значит, мы можем договориться, – сказал заветную фразу Шелковников и, облизнув пересохшие губы, попросил:

– Пить.

Глеб взял со стола давным-давно немытую кружку, набрал воды из крана, поднес ко рту Шелковникова.

Тот, стуча зубами о железный край, сделал несколько жадных глотков и перевел дыхание.

– Все-таки, кто ты такой? Какого черта ты все это затеял?

– У меня есть свой интерес.

– Кто тебя послал?

– Ты задаешь слишком много вопросов, Шелковников. Где картины?

– Они не здесь.

– Тогда скажи где.

– Здесь их нет.

И тут Глеба словно током ударило. Картины именно здесь. Слишком уж рьяно отрицал это захваченный им Шелковников.

– Знаешь, – спокойно сказал Глеб, – ты мерзавец, твои руки по локти в крови. Я могу убить тебя прямо здесь, и меня никто не осудит. Я спокойно уйду из мастерской, позвоню «02» из первого попавшегося телефона и назову адрес.

– Ты этого не сделаешь, – криво усмехнулся Шелковников.

– Почему?

– Потому что тебе нужны картины, а их у тебя нет, так и уйдешь несолоно хлебавши. А если и найдешь картины, все равно только я знаю, как можно превратить их в деньги. Если хочешь, я с тобой поделюсь.

– Ну, и какой же мой процент? – спросил Глеб.

Ему уже изрядно надоела возня с отставным майором КГБ. Его удерживало лишь одно: у него не было стопроцентной уверенности, что картины находятся именно здесь. А значит, Потапчуку звонить было рано.

И чтобы сломить Шелковникова, Глеб решил его деморализовать. Он знал, на того не подействуют ни пытки, ни угрозы. Нужно было просто доказать, что он, Глеб, умнее и хитрее своего противника.

– Думаешь, я не знаю, кому ты собрался продать картины?

– Естественно, фон Рунге, – ответил Шелковников. – Но если ты собрался звонить ему, он откажется от своих слов и от картин.

– Мне не понадобится ему звонить. Из того двора ты звонил фон Рунге и договорился, чтобы его человек в ближайшее время приехал в Москву для встречи с собой. Я прав?

Шелковников напрягся, но ничего не ответил.

– Думаешь, я не видел, как ты подключился к телефонной линии и звонил в Германию?

Шелковников мелко рассмеялся.

– Ну, и что тебе это даст? – только сейчас Павел Павлович узнал голос Сиверова: именно этот голос он слышал в телефонной трубке, когда его предупреждали о захвате.

«Значит, точно, он из ФСБ, – решил Павел Павлович, – и ему нужны деньги. Отступать этому парню поздно. Договоримся».

– Сколько ты хочешь?

– Я все могу провернуть без тебя.

Сиверов не обращал больше внимания на Шелковникова, взял телефонную трубку и набрал номер междугородной телефонной станции. Когда ответил женский голос, тон Глеба неожиданно стал мужественно-игривым:

– Алло, девушка, здравствуйте. У меня тут проблемка небольшая. Понимаете, квартиранты мои повадились за границу звонить, а деньги платить за них мне приходится. Сегодня снова звонили, совсем недавно, разорить меня хотят, – и Глеб назвал телефонный номер, подсмотренный им на щитке во дворе старого дома. – Скажите хоть, по какому номеру они в Германию звонили? А то отпираются, такие мерзавцы!

– … – Ну, вот и отлично, я записал. Спасибо вам большое. Если вы не замужем, то хорошего вам мужа, – Сиверов резко ударил ребром ладони по рычагу аппарата и посмотрел на Шелковникова.

– Ни хрена у тебя не получится, – прошипел тот.

– Получится. Тебя этот человек в лицо не знает.

* * *

Художник Лебедев поливал на кухне цветы, когда, взглянув в окно, увидел в своей мастерской свет, пробивающийся из-за штор.

«Черт подери, – пробормотал Лебедев, – никак, Пал Палыч явился. Неплохо бы его еще потрясти насчет денег, а то заберет картины, и поминай как звали».

Лебедев быстро оделся и, как был, в спортивных штанах, сунув ноги в зимние ботинки и набросив на плечи меховую куртку, засеменил через двор, боясь, что Шелковников уйдет раньше, чем он поспеет. Художник немного удивился, не увидев у крыльца машины Шелковникова, но особо раздумывать над этим не стал и поспешил наверх. Он дернул дверь, та не поддалась.

– Пал Палыч! Это я!

Сиверов подошел к двери, пряча свой тяжелый армейский кольт за спиной. Он рывком распахнул дверь и, схватив Лебедева за отворот куртки, швырнул его в мастерскую. Хоть Лебедев и был мужчиной довольно-таки грузным и весил под сто килограммов, он полетел, как плюшевый мишка, и едва удержался на ногах, схватившись за стеллаж.

– Ты что? Ты чего? Кто такой?

Но то, что он увидел, заставило его замолчать.

У него подкосились ноги: на полу, окровавленный, сидел сам Павел Павлович Шелковников. Голова его была перепачкана кровью и краской, одет он был в какие-то грязные лохмотья: грязная фуфайка, кирзовые сапоги, вымазанные в побелке.

– Стой спокойно, – грозно сказал Сиверов, наставляя пистолет прямо в лицо художнику Лебедеву.

Тот обезумел от страха. Чтобы Шелковников, его всесильный покровитель, лежал связанный, избитый – такого Лебедев даже представить себе не мог.

– Мне твой дружок задолжал. Где картины? – рявкнул Сиверов, щелкая предохранителем.

Лебедев смотрел на Шелковникова.

– Молчи, – прошипел тот.

Но Борис Иванович трезво оценил обстановку.

Шелковников связан, а этот, с пистолетом, явно церемониться не станет, больно вид у него решительный и злой. Нажмет на курок и всадит пулю в живот. Почему-то именно выстрела в живот художник Лебедев боялся панически: он четко себе представил, как пуля пробьет кишки и застрянет в позвоночнике.